— Зачем же еще нужны союзники? — промолвила девушка с усталой улыбкой. — Полагаю, римляне сделали бы для меня то же самое, окажись я в опасности со своими детьми, которых, правда, у меня пока нет.

— О да, — охотно заверил Веспасиан. — Разумеется.

Он был столь любезен, что проводил всех троих до выхода из шатра и даже придержал для них полог. Катон, однако, у выхода чуть замешкался и повернулся к легату:

— Командир, еще один вопрос, если можно.

— Полагаю, о твоем центурионе?

Катон кивнул.

— Он… жив или мертв?

— Жив, насколько я слышал.

— Он здесь, командир?

— Нет. Два дня назад я отослал всех наших хворых и раненых солдат назад в Каллеву. Не беспокойся, о твоем центурионе заботятся самые опытные лекари.

— О!

На сердце Катона вновь легла тяжесть сомнений.

— Надеюсь, с ним все будет в порядке.

— Я тоже. А теперь тебе придется меня извинить.

Веспасиан уже готов был вернуться к делам, но тут снаружи зазвучали взволнованные, удивленные голоса.

— Что там творится, хотел бы я знать.

Отстранив оптиона, легат вышел из шатра и зашлепал по еще влажной, не утоптанной почве. Катон и его товарищи поспешили за ним. Спрашивать, в чем причина переполоха, не имело смысла: каждый боец легиона мог ее лицезреть. Над валами Великой Крепости за частоколом медленно поднималось какое-то сооружение. Солнце уже висело над самым западным горизонтом, и окантованные закатным багрянцем темные очертания фортификаций и этой странной конструкции выглядели особенно мрачно. С помощью тросов, блоков и воротов зловещее нечто поднималось все выше, и до Катона внезапно дошло, что же он видит. Сильный удар в солнечное сплетение меньше ошеломил бы его.

Сооружение заняло вертикальное положение, и вскоре сомнений в том, чем именно оно является, не осталось ни у кого: на фоне заката вырисовывалось грубое подобие человеческой фигуры, кое-где пронизываемое насквозь лучами заходящего солнца.

Плетеное чучело.

Легат повернулся к Боадике: