— Ладно, если новость, что мне предстоит проваляться пластом целый месяц, хорошая, то какова же плохая?
Лекарь сконфуженно хмыкнул.
— Ну, тут такая морока… с местами у нас совсем туго. Я обычно стараюсь устроить командиров получше, но, боюсь, мы тебя все-таки потесним. Хочешь не хочешь, а придется тебе разделить комнату с другим раненым.
— Разделить? — Катон нахмурился. — Это с кем же?
Лекарь, склонившись пониже, оглянулся на дверь.
— Ну, признаться, сосед не из приятных. Без конца брюзжит и бранится. Может, хоть здесь, из уважения к твоим подвигам, попритихнет. Больше приткнуть его некуда. Мне очень жаль.
— Имя-то у него есть? — пробормотал Катон.
Но прежде чем лекарь успел ответить, из коридора донеслась громкая брань.
— Совсем спятили, придурки несчастные! — ревел до боли знакомый голос. — Вы ведь раненого несете, а не какой-нибудь хренов таран! Незачем вышибать моей башкой двери!
Брань перешла в неразборчивые проклятия, затем, уже ближе, загремело опять:
— С кем это вы меня тут кладете? Вдруг этот тип причитает во сне! Если так, я вам яйца поотрываю!
Потные санитары, неловко пятясь, обогнули койку Катона и со стуком опустили свою ношу на соседний топчан.
— Эй! Осторожней, вы, хреновы рукоблуды!
Еще не веря ни ушам, ни глазам, Катон робко заулыбался, но с каждым мгновением его улыбка становилась все шире. Бравый центурион был белее, чем тога. Лицо исхудавшее, щеки ввалились, голова туго забинтована. Но, так или иначе, это был он, Макрон. Живой и, судя по всему, даже бодрый. Что, конечно же, добавляло радости в охватившее юношу ликование, но в то же время приправляло восторг небольшой ложкой дегтя. Если Макрон хорошо себя чувствует, значит, и храп его тоже при нем. А палата-то крошечная. Со сном будет проблема.
— Привет, командир.
— И тебе привет, сосед, — откликнулся равнодушно Макрон, но в следующий миг его глаза расширились и он привстал, опираясь на локоть.
Узнав своего оптиона, он пришел в искренний буйный восторг.
— Вот те на, сбылись мечты старого идиота! Это же мой Катон! Ну, парень, до чего же я рад тебя видеть!
— И я тоже рад, командир. Как твоя голова?
— Ох, просто раскалывается. День и ночь напролет так и ноет. Тьфу, мне порой даже тошно! А как ты, паренек? С тобой-то что вдруг случилось?