Волки разом взревели: все они уважали и любили римского оптиона, знавшего их язык и всегда хорошо с ними обращавшегося. Катон замахал руками, призывая атребатов наверх.

— Они хотят убить его! Сюда! Сюда! Живо!

— Какого хрена ты затеваешь? — буркнул Макрон.

— Хочу выгадать время, чтобы переиграть Тинкоммия в его же игре.

— Что?

— Некогда объяснять. Ты просто смотри.

Волки, мигом взлетевшие к частоколу, принялись громкими криками убеждать своих соплеменников не трогать Фигула.

Оптион, брошенный на колени, ожидал своей участи. Малый с палицей стоял рядом с римлянином, поглядывая то на него, то на Тинкоммия, то на своих товарищей, охраняющих пленных, то на мало чем отличающихся от них возбужденных сородичей, чуть не выпрыгивавших из-за частокола царской усадьбы. Тинкоммий что-то сердито кричал, указывая на Фигула, а тот, совершенно растерявшись, молчал. Один из воинов, служивший ранее в атребатских когортах, выбежал вперед и заговорил с принцем. Тот, судя по всему, наорал на него. Воин посмотрел на Фигула и покачал головой.

— Это выглядит обнадеживающе, — улыбнулся Макрон.

Катон почувствовал, как кто-то дергает его за рукав, и, обернувшись, увидел взволнованного лекаря.

— Командир! Царь!

Чтобы перекрыть шум, медику приходилось кричать.

— Он пришел в сознание.

— Когда?

— Только что.

— Как он?

— Слаб, но держится. Кадминий сообщил ему о сложившейся обстановке. Царь хочет вас видеть. Вас обоих.

Макрон покачал головой.

— Передай ему, что мы пока заняты.

— Нет! — возбужденно вскрикнул Катон. — Скажи, Верику перемещать сейчас можно?