Ширина беговой трассы составляла двести пятьдесят футов. Так положись на свой глазомер, колесничий, пусть будет тверда твоя рука и верен глаз! Не дай бог кому-нибудь из участников в такой момент отвести взгляд в сторону! или позволить себе подумать о чем-то другом! или дать поводьям слабину! Какое тогда зрелище предстанет перед тысячами устремленных с балкона глаз! Стоит только поддаться любопытству или тщеславию и бросить взгляд – один только взгляд – на трибуны, как можно распрощаться не только со всеми шансами на победу, но и с самой жизнью.

Последний штрих, которым божество придает завершенность прекрасному творению, есть вдохновение. Если мы согласимся с этим мнением, то поймем, что дни, проводимые горожанами в уже надоевших развлечениях, не могут сравниться по яркости переживаний с тем зрелищем, которое являли собой шестеро участников этого заезда. Так пусть же читатель постарается представить себе их; пусть он бросит взгляд вниз, на арену, туда, где отливает темно-серым блеском гранитная стена; пусть он вообразит себе несущиеся по арене колесницы, легкие в своем беге, изящные и украшенные в меру и без меры; пусть он увидит колесничих, напряженными телами напоминающих статуи, невозмутимых и спокойных, несмотря на бешеный бег колесниц.

Колесничие стремились занять самую выгодную позицию как можно ближе к стене. Уступить ее другому значило проиграть гонку, а кто хочет проигрывать? Крики зрителей, подбадривающих их с балкона, слились в один протяжный рев, в котором было невозможно разобрать отдельные слова.

Все шесть квадриг приближались к канату почти одновременно. Трубачи по знаку распорядителя игр протрубили сигнал. Футов за двадцать его не было уже слышно, но, поняв все по их движениям, судьи опустили канат. Увы, сделано это было на какую-то долю секунды позднее, чем необходимо. Копыто одной из лошадей Мессалы зацепило падающий канат. Ничуть не обескураженный этим, римлянин взмахнул своим длинным кнутом, чуть отпустил поводья, подался вперед и с триумфальным криком занял вожделенную линию трассы у самой стены. – Юпитер! Юпитер с нами! – возопили приверженцы римлянина.

Когда Мессала заворачивал свою квадригу, бронзовая львиная голова, укрепленная на торце оси колеса, задела переднюю ногу правой пристяжной лошади афинянина, отчего животное метнулось влево, толкнув своего сотоварища по квадриге. Обе лошади потеряли ритм, запутались и сбились с направления. Тысячи зрителей от ужаса затаили дыхание; из ложи консула послышались крики.

– С нами Юпитер! – неистово вопил Друз.