— Какой ты стратег. — Макрон плюнул на землю. — Всего лишь разбойник. И этот сброд ты называешь армией? — Он кивнул в сторону лагеря.

— Ну, мы добились некоторых успехов. И я бы не сказал, что после начала восстания вы, римляне, покрыли себя неувядаемой славой. Неужели станешь спорить?

Макрон ответил ему гневным взором:

— Тебе прекрасно известно, что твой мятеж закончится одним-единственным образом. На Крите высадится войско, которое сотрет в порошок тебя вместе с твоей братией. Пока вам приходилось иметь дело только со вспомогательными когортами, армией второго сорта. Ты не можешь рассчитывать на победу над легионами.

— Посмотрим, — ответил Аякс. — Но в данный момент я владею всем Критом. Или буду владеть, когда Гортина падет и правитель составит вам компанию в этой клетке.

— Что ты намереваешься сделать с нами? — невозмутимым тоном поинтересовался Макрон. — Ты должен понимать, что в качестве заложников мы бесполезны тебе. Семпроний не сдастся, если ты пообещаешь ему сохранить нам жизнь.

— Я знаю это. Вчера я сделал ему такое предложение и получил отказ. — Аякс повернулся к Юлии. — Решение далось ему нелегко, тебе приятно будет это услышать. Я своими глазами видел, как трудно оно далось ему. Нелегкое это дело терять дочь… или отца. — Он посмотрел в сторону дома. — Или друга.

Макрон проследил направление его взгляда.

— Того, который спас тебе жизнь. Как он сейчас?

Резко выдохнув, Аякс ожег взглядом Макрона.

— Умирает или уже умер. Но что до него тебе?

— Мне неважно, кого я убиваю на поле битвы, — пояснил Макрон. — Но теперь мы находимся в другом месте. Он совершил отважный поступок, достойный восхищения. И я с печалью услышу о его смерти.

— Ну конечно, профессиональное солдатское братство. Но ты кое о чем забываешь. Мой друг был рабом, а не солдатом.

— Рабом, солдатом, какая разница? — усталым тоном отозвался Макрон. — Когда человек берет в руки оружие и выходит против тебя в честной схватке, есть ли что-то важней? Уж кому это знать, как не тебе, гладиатор.

— Не смей называть меня так! — вспыхнул гневом Аякс. — Я больше не гладиатор, римлянин. Я сражаюсь за себя самого и за своих людей. Я скорее умру, чем снова выйду на арену сражаться на потеху толпе.

Аякс умолк, стараясь сдержать ярость. Желание разбить вдребезги замок клетки, вытащить римлянина из дерьма и убить его было слишком сильным. Стиснув кулаки, он зажмурил глаза и несколько раз глубоко вздохнул, преодолев, наконец, гнев. Поднявшись, Аякс отошел от клетки.

— Подожди! — окликнул его Макрон. — Ты так и не ответил, что намереваешься делать с нами. Со мной и этой благородной девицей…