Не давая прорваться бешенству, Лю топтался на месте, пытаясь увидеть в сером воздухе спуск к броду.

Вараксин приказал тотчас вести задержанного в Монды. У китайца отняли понягу и карабин.

— Поищите нож! — распорядился Степан. — Должен быть.

Молоденький красноармеец торопливо обшарил задержанного, пожал плечами.

— Нету ножа, начальник.

Китайца вели натоптанной тропинкой вдоль реки. Вараксин поторапливал Коренькова и бойцов, шагавших за перебежчиком.

Лю шел молча, сгорбившись, странно волоча ноги, будто из него вдруг вынули кости и всё тело потеряло опору. Но внезапно толкнул ближнего бойца, вырвал из-за голенища нож и, полоснув Коренькова по груди, кинулся в воду.

Это уже было отчаянье. Красноармейцы почти сразу настигли Лю, выволокли его из реки, положили на камни. Китаец тупо смотрел на дула винтовок, наведенных на него, и, тяжело дыша, скрежетал зубами.

Вараксин велел связать руки арестованному, спросил Коренькова:

— Сумеешь сам дойти, Зосима Авдеич? Или носилки рубить?

— Не! — старик покачал головой. — Ничё. Не достал он меня, варнак. Так, поцарапал маленько.

В Мондах китайца развязали. Вараксин послал вестового за Шубалиным и Варной.

Вскоре уполномоченный особого отдела и красноармеец вошли в дом.

Еще до их прихода Степан пытался начать допрос, но Лю мрачно крутил головой, показывая на уши и язык, не говорил ни слова.

Вараксин кивнул Шубалину на задержанного, проворчал:

— Делает вид, что ни черта не понимает по-русски. Поговори с ним по-своему, Ваня.

— Ладына, — усмехнулся боец. — Я сейчас ему все говоли.

Повернулся к Лю, спросил:

— Нинь син шэмма?[72] Твоя китаец?

Лю что-то пробормотал, с ненавистью глядя на Шубалина.