Сзади негромко окликнули:

— Тынкага, я с тобой!

Петр Арианович усмехнулся. Он знал, что Кеюлькан не отстанет от него на полпути.

А очень важно было, чтобы Кеюлькан дошел до капища и сам, своими глазами увидел Маук.

Пусть скелет (или отпечаток) ископаемого ящера покажется ему кошмарно-страшным. Пусть юноша упадет ничком на землю, закрывая лицо руками. Тогда Ветлугин шагнет к нему, бережно коснется его плеча и скажет: «Ты еще не все видел, Кеюлькан. Смотри! Вот конец Маук!..»

Он поднимет копье, размахнется им и — да простят ему палеонтологи! — с силой ударит. Да, да, ударит! И Птица Маук на глазах у «сына солнца» рассыплется в прах!..

Быть может, это будет несколько театрально? Но что поделаешь: Хытындо приучила жителей котловины к театральным эффектам.

Главное не в этом. Главное в том, что вместе с окаменевшим скелетом рухнет и старое заклятье Маук. И тогда уже ничто не сможет удержать «детей солнца» в горах!..

Путники продолжали медленно подвигаться по узкому карнизу. Слева был крутой осклизлый скат, справа клубился туман.

По мере того как они спускались в долину, туман окутывал их все плотнее. Звезды наверху исчезали одна за другой. Это было похоже на спуск в подземелье.

Петр Арианович зажег факел и высоко поднял над головой. Вспомнились давние его скитания в «картинной галерее». Так же он озирался по сторонам. Так же присвечивал себе факелом.

Кеюлькан снова сел на землю.

— Не пойду я, — громко сказал он. — И ты не ходи… Нельзя!..

Он снизу вверх смотрел на Петра Ариановича сердито-жалобным взглядом. Но и на этот раз географ не понял его, думая только о предстоящей встрече с Маук.

— Вставай, Кеюлькан! — поторопил он юношу. — Не бойся ничего.

И Кеюлькан поплелся за ним.

Но он шел с явной неохотой, очень медленно и продолжал ворчать себе под нос, с ожесточением размахивая руками, словно бы спорил с кем-то невидимым.

Если бы Петр Арианович не был так поглощен своими мыслями — не терпелось узнать разгадку Маук, — то услышал бы странные слова, которые заставили бы его насторожиться.

— Сама и веди, — бормотал внук Хытындо. — Я не приманка для песца, а он не песец… И он не сделал мне зла…

Из тумана выплыло что-то темное, громоздкое.