Вместо этого он кувырнулся носом в реку, и Вздох Змея с силой нанес укол сверху вниз, пронзив кольчугу и спину. Воин выгнулся, когда я провернул и дернул меч. Затем ударил щитом стоящего на коленях дана. Тот отчаянно пытался достать меня клинком. Наступив ногой на спину умирающего верзилы, я высвободил меч и вогнал острие в раскрытый рот противника. Он будто проглотил Вздох Змея. Я продвинул клинок глубже и смотрел, как глаза дана выпучились, а из разжатых губ хлынула кровь. Тем временем в реке мои люди кололи и рубили врагов: упавших, пошатнувшихся или умирающих.

И мы кричали. Издавали наш боевой клич, наш призыв к убийству, изливали радость быть воинами, сеющими ужас в битве. В этот миг не важно было, что мы обречены, что неприятелей больше, что мы можем перебить все «свиное рыло» и все равно данов останется достаточно, чтобы растоптать нас. В этот момент мы превратились в спущенных со сворки слуг смерти. Мы жили, а враги умирали, и все наслаждение быть живым находило выход в убийстве. И мы были убийцами. «Свиное рыло» встало намертво, пришло в полный беспорядок, линия щитов нарушилась, и мы крушили. Наши щиты по-прежнему соприкасались друг с другом, мы стояли плечом к плечу и медленно продвигались, переступая через убитых. Секиры раскалывали шлемы, мечи пронзали плоть, а даны все еще не могли сообразить, что произошло. Задние ряды напирали, толкая передние на камни и под наши клинки. Хотя едва ли стоило называть их рядами, поскольку «свиное рыло» Кнута превратилось в толчею. Хаос и страх охватывали его воинов по мере того, как река струилась кровью, а небо полнилось криками умирающих, потроха которых омывал Тэм.

Кто-то в шеренгах данов смекнул, что упорство лишь усугубляет беду и нет смысла подставлять новых отважных парней под мечи саксов.

– Назад! – закричал он. – Отступай!

Мы смеялись, мы издевались над ними. Следом мы не пошли, поскольку нам оставалось лишь держаться к западу от лежащих в реке камней. Теперь эти камни были завалены телами мертвых и умирающих. Эти тела, которые утягивали на дно доспехи, образовали низкий вал вдоль по течению. Мы стояли за этим валом и обзывали данов трусами, слабаками, потешались над отсутствием у них мужества. То была ложь, разумеется. Перед нами были настоящие воины и отважные парни, но мы были обречены и переживали миг торжества, стоя с окровавленными клинками по колено в воде, а облегчение, приправленное страхом и гневом, пульсировало по нашим жилам.

Остатки «свиного рыла» – силы, до сих пор превосходящие нас числом, – подались назад, к восточному берегу, и там перестроились в могучую «стену щитов», еще более крупную, потому как к ней присоединились запоздавшие. Она состояла из многих сотен, возможно, даже тысяч воинов. Мы же напоминали хвастливых дураков, что раздразнили вепря, готового растоптать их.