— Финан!
— Господин?
— Перережем ублюдков!
Я шагнул к вершине насыпи, к верхней ступени, залитой кровью того же цвета, что и небо на западе, утонувшее в алом закате. Я крикнул, чтобы меня услышали воины кузена:
— Мы зальем эту скалу кровью! Я Утред! И я здесь господин! Это моя скала! — Я спустился на несколько ступеней, протиснулся сквозь плотные ряды отряда Финана. — Это моя скала!
Я отдал Осиное Жало Рорику и вытащил Вздох Змея. Я рассчитывал, что последняя и более массивная стена из щитов не устоит. Теперь будет только побоище, а Вздох Змея изголодался.
Я встал рядом с Финаном с заднем ряду, что теперь превратился в первый. Кузен был верхом, за шестью или семью рядами своих воинов, и эти воины увидели, как я улыбаюсь. Я отстегнул нащечники, чтобы показать им окровавленное лицо и кровь на кольчуге, и кровь на моих руках. Я был воином из золота и крови. Я был лордом войны и наполнен яростью битвы. До врагов оставалось десять шагов, я прошел пять из них и остановился, глядя на них.
— Это моя скала! — гаркнул я им.
Никто не пошевелился. Я видел их страх, чуял его.
— Вперед! — услышал я призыв Финана. — Вперед!
И его воины двинулись вперед, готовые убивать.
— Я Утред! — выкрикнул я. — Утред Беббанбургский!
Они знали, кто я такой. Кузен годами надо мной насмехался, но они слышали тайные рассказы о далеких битвах. А теперь я стоял перед ними, поднял Вздох Змея и ткнул им в сторону кузена.
— Только ты и я!
Он не ответил.
— Только ты и я! — повторил я. — Никто больше не умрет! Только ты и я!
Он просто уставился на меня. Я заметил, что с навершия его шлема свисает волчий хвост. Его шею украшало золото, так же как и конскую сбрую. Он растолстел, кольчуга плотно обтягивала живот. Может, он и был одет как военачальник, но был напуган. Он даже не смог открыть рот, чтобы приказать свои людям наступать.
Тогда я отдал приказ своим.
— Убейте их! — крикнул я, и мы атаковали.
Своим внукам я рассказываю, что битвы выигрывает уверенность. Я не хочу, чтобы им пришлось сражаться, я бы скорее предпочел жить в гармонии в том мире, о котором мечтал Иеремия, но всегда есть кто-то (обычно это другой мужчина), кто с завистью смотрит на наши поля, кто мечтает отобрать наш дом, кто считает своего мерзкого бога лучше наших, кто придет с огнем и мечом и присвоит то, что мы построили, и если мы не готовы сражаться, если мы не потратим долгие часы, оттачивая мастерство с мечом и щитом, с копьем и саксом, то этот человек победит, а мы погибнем. Наши дети станут рабами, наши жены — шлюхами, наш скот перережут.