– Да, госпожа, – ответил Лео тихим дрожащим голосом. – Отныне и навсегда я принимаю тебя.

Среди общего молчания Айша поднялась, бросила свой скипетр-систр на пол и протянула руки к Лео.

Лео наклонился и хотел поцеловать ее в губы. Но его лицо вдруг смертельно побледнело. В сиянии, которое струилось от ее лба, его волосы ярко засверкали. Но, странно, этот сильный человек весь дрожал, как тростинка, впечатление было такое, будто он сейчас упадет.

Айша, видимо, заметила это; прежде чем их губы соприкоснулись, Она оттолкнула его, и ее лицо вновь заволоклось серой пеленой страха.

Все это произошло в одно мгновение. Айша отодвинулась, но тут же взяла его за руку и поддерживала, пока он не перестал пошатываться и не обрел прежнюю силу.

Орос возвратил ей скипетр, Она подняла его и сказала:

– О мой возлюбленный, мой повелитель, займи предназначенное тебе место, где отныне ты будешь всегда восседать рядом со мной, ибо вместе с собой я отдаю тебе нечто, чего ты даже не можешь представить и о чем ты узнаешь в свое время. Воссядь же на трон, о Нареченный Хес, и прими поклонение жрецов.

Услышав это, Лео вздрогнул.

– Нет, – ответил он. – Здесь и сейчас я объявляю во всеуслышание: я простой человек и ничего не знаю о чужих богах, об их всевластии и о том, как им следует поклоняться. Я не допущу, чтобы хоть кто-нибудь преклонил колена передо мной, свои же колена здесь, на земле, я могу преклонить лишь перед тобой, Айша.

Его смелая речь вызвала сильное удивление, все зашептались, и в это время послышался громовой Голос:

– Берегись гнева Матери, о Избранник!

И опять лицо Айши омрачилось тревогой, но Она тут же овладела собой и со смешком сказала:

– Я должна удовольствоваться этим. Ты будешь почитать лишь меня, о мой любимый, и в твою честь прозвучит обручальная песнь, вот и все.

Лео не оставалось ничего иного, кроме как подняться на трон; в этой сверкающей мантии он был необыкновенно хорош собой, однако чувствовал себя неловко, как, впрочем, на его месте чувствовал бы себя любой другой человек такой же веры и происхождения. К счастью, если и предполагалось совершить какой-либо полуязыческий обряд, Айша нашла способ предотвратить его, и вскоре и увлеченные певцы, и мы, слушавшие их стройное пение, забыли обо всем происшедшем.

К сожалению, мы почти не понимали слов, ибо пели жрецы неотчетливо и на тайном жреческом языке, хотя мы и улавливали общий смысл.

Начали, очень тихо, женские голоса: в их пении как-то странно смещались время и пространство. Мотивы радостные перемежались с печальными, в которых слышались вздохи, всхлипывания, отзвуки долгих страданий; заканчивалось же все ликующим пеаном, пели попеременно то мужчины, то женщины, а затем все вместе, единым хором, который с каждым повторением припева становился все громче и громче, пока не достиг оглушительной кульминации – и тогда вдруг смолк.