Заслышав барабанную дробь и трубы, возвестившие отбой, военные разошлись по казармам. И только часовые остались обходить дозором крепостные стены; они плотно кутались в широкие плащи, стараясь укрыться от нещадно хлеставшего ледяного дождя и безжалостных порывов ветра.

Матушка Фент и Николя Большой сидели бочком друг к дружке в первой комнатенке, возле дотлевающего очага. Николя Большой сомкнул глаза, раскрыл рот и клевал носом и, берем на себя смелость сказать, ну совершенно ни о чем не думал. Кабатчица не сводила глаз с зарытого в кучу горячего пепла глиняного горшочка с каким-то варевом, которым она собиралась напоить монаха, когда он проснется.

В состав этого снадобья, чудодейственные свойства которого не подлежат никакому сомнению, входило юрское вино, сильно подслащенное и сдобренное разными пряностями – корицей, гвоздикой – и мускатным орехом. Сие превосходное снадобье, которое мы назвали бы просто «бишоп», матушка Фент почитала как самое действенное и универсальное лекарство. Николя Большой охотно разделял эту точку зрения и был готов в любое время сказаться больным, лишь бы заполучить такое снадобье в изрядных количествах.

Старуха уже в двадцатый раз помешала деревянной ложкой в горшочке, как вдруг заслышала едва различимый шорох в спаленке.

Она опрометью кинулась туда.

Монах только-только пробудился. Он успел подняться – и уже сидел на койке.

– Добрая женщина, – проговорил он почти неслышно, – это вы, конечно же, сжалились надо мной, спасли меня и приютили…

– Я сделала все, что могла, добрый отец мой.

– И на том свете вам это зачтется стократ.

– Как вы себя сейчас чувствуете, святой отец?

– Лучше… много лучше. Ушибы хоть и болят, но силы, похоже, возвращаются.

– Погодите, добрый отец мой, я вас живо поставлю на ноги.

– Каким же образом?

– Сейчас увидите.

Матушка Фент вернулась в кабачок, выплеснула содержимое горшочка в оловянную кружку и, поднося ее монаху, сказала:

– Выпейте, преподобный!

– Что это?

– Это жизнь и здоровье… Пейте!

Сдобренное пряностями вино источало резкий пряный аромат.

Монах не колеблясь разом осушил кружку.