— Мне виделись буквы, — сказал он, ставя кенкет на ломберный стол.

— Ну — что же, стало быть, я сошел с ума, вот и все…

Он сел к столу и взял лист бумаги. Он подумал, что следовало бы написать кому-нибудь о своем необычайном двойном существовании и о своих необъяснимых видениях. Но, что писать, когда он сумасшедший и никто его не поймет и никто ему не поверит?

Он отложил белый лист и стал пересчитывать свое серебро и червонцы. На три ставки достанет.

Все было тихо вокруг. Огни трех свечей, горевших ярко и спокойно, внезапно качнулись, легли: в покое повеяло холодом и Лугин услышал знакомый легкий скрип двери, ведущей в пустую гостиную.

За дверью пошуршали туфли; обе половинки стали тихо приотворяться, дверь сама отворилась настежь, и из соседней комнаты, где было темно, как в погребе, показался ночной игрок. Он слегка светился серым светом.

Его мутные глаза смотрели прямо, без цели. Холодом веяло от него. Он сел у стола против Лугина, вынул из-за пазухи две колоды карт, положил одну против себя, а другую против Лугина.

В эту минуту Лугин почувствовал легкое дыхание, огненное прикосновение. На мгновение он обернулся. Полупрозрачная, прекрасная, как утренняя звезда, она сияла вблизи него и проступала сквозь нее стена комнаты. Необъяснимая радость охватила Лугина.

Старик слегка вздохнул, обдал Лугина мертвым холодом.

— Не угодно ли, я промечу? — сказал он, срезая колоду.

— Мечите. Темная.

И Лугин положил на карту червонец. Они играли в совершенном молчании. Лугин чувствовал ее дыхание. Карта Лугина была убита. Старик протянул бледную, слегка дрожащую руку и взял золотой.

— Еще талью, — быстро сказал Лугин, зная, что проиграет.

Старик молча поклонился и начал тасовать колоду.

— Позвольте, — внезапно сказал Лугин, прикрывая свою колоду рукой. — Что я хотел сказать… Да, позвольте… Сначала расскажите мне, как вы погубили Горовецкого.

Старик молча вздохнул, продолжая тасовать карты, которые скользили и шелестели в его руках. Он не спускал с Лугина магнетических недвижных глаз.

— Позвольте, — бормотал Лугин. — Все это игра… Это вымысел, вздор… Я понимаю, что вас нет. Отнюдь. Вас не существует вовсе. Я сошел с ума и выдумал вас. Вы мой вымысел, так же как и…

Он уже обернулся к той, чье дыхание касалось его виска, он готов был сказать «как нет и тебя», но различил яснее, чем раньше, ее бледно-сияющее лицо с восточными чертами, прядь волос, едва темнеющую под белым шарфом, окутывавшем ее как чаршаф, и содрогнулся от жалости и тоски. Он понял, что если скажет: «Тебя нет», она исчезнет навсегда.