Бесконечная жалость охватила девушку при виде крупных и, как ей казалось, густых капель, бежавших по его вискам. Но тут же жалость сменилась приступом жаркого гнева:

- Уйти? Бросить тебя?… Да кто же мы, по-твоему?… Как ты смеешь!.. - Она быстро освободила его от лямок мешка. - Вставай! Вставай сейчас же!

Николай продолжал лежать все в той же позе, втиснутый в сугроб.

Девушка рванула его за воротник, но поднять не было сил. Сам он ей не помогал. Мусю охватило бешенство:

- Поднимайся! Да поднимайся же!

Николай лежал бессильный, безучастный. Тогда она стала безжалостно теребить его, дергать, толкать в бок. Наконец в его глазах, печальных и равнодушных, появилось удивление.

- Встанешь ты или нет? Ты вспомни об енисейских рыбаках… Гребут навстречу ветру, наперекор буре гребут. Гребут до последнего вздоха, до последнего удара сердца… А ты, большевик, сложил весла. На все наплевать? Неси, куда вынесет? Так?… Не выйдет, не позволю. Не дам! Слышишь ты: не дам, не дам!..

Николай ничего не ответил. Он начал медленно подниматься. Сначала перевернулся на живот, потом встал на четвереньки, поднялся на колени и, разогнув спину, балансируя руками, сделал попытку встать. Друзья подхватили его подмышки. Теперь он стоял. Колебался, покачивался, но стоял.

- Иди вперед! - приказала девушка.

И он покорно, не оглядываясь, пошел по вчерашнему следу.

Потом, движимая все тем же нервным подъемом, девушка схватила мешок и, оторвав его от земли, смело продела руки в лямки. Она почувствовала тяжесть только тогда, когда груз лежал уже на спине. Толя поднял оба автомата. Быстро догнали Николая. Он шагал, как лунатик, но в движениях его уже появилась твердость. Он даже протянул было руку, чтобы освободить Мусю от груза, но та ласково и настойчиво отвела ее:

- Не надо, милый! Иди…

Они выбрались на дорогу. По плотному, вылощенному шинами снегу, громко хрустевшему под каблуками, идти было легче. И странное это было дело: чем дальше уходили они от места ночлега, тем увереннее становился их шаг.

- Ведь тебе лучше, правда? - спросила Муся, с надеждой взглянув на Николая.

- Да, да, лучше, - ответил он хриплым шепотом, не оборачиваясь.

Однако и он заметно приободрился. Только походка у него была по-прежнему какая-то деревянная. Все движения его казались механическими.

Муся, сгибаясь под тяжестью груза, шла впереди. Николай брел следом, глядя ей в затылок, и все старался ступать в такт ее шагам. Тихая улыбка мерцала на его потрескавшихся губах. Чтобы забыть о тягостной боли, о скользкой бесконечной дороге, об остром мерцании холодных звезд, которые, как казалось, светом своим кололи его воспаленные глаза, партизан твердил про себя стихи, пришедшие ему на ум при первой встрече с этой девушкой: «Средь шумного бала, случайно, в тревоге мирской суеты, тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты…»