– Я не болванчик в преферансе, чтобы меня использовать. Нравится вам или нет, но Пилипчук оказался прав, и изменить кое-что можно. – Перелыгин держал внутреннее равновесие.

«Однако разговорчик у нас, – подумал он. – Сороковов, конечно, подразумевает Любимцева, больше некого. Совсем плохи его дела».

Любимцев оставался единственной фигурой в Городке, годной к грамотному управлению районом, настоящим клешнинским кадром. После его отъезда многие разговоры чаще всего начинались или заканчивались одинаково: «А вот при Клешнине…»

Как-то Перелыгин все же уговорил Любимцева заехать на знаменитый «подпольный» завод, где делали панели для домов. Они походили, последили за погрузкой в трейлер фрагментов будущего дома.

«Вот это и есть тот самый завод, которого нет. – Любимцев поковырял ботинком какой-то камень. – В списках Госплана данное чудо не значится, но, как видишь, работает».

«Зачем ему это было надо? – Перелыгин взглядом еще раз обежал цех, рабочих, начавших заливку новых форм. – Он же знал, на что идет? Не поверю, что не знал».

«Все проще. – Любимцев отшвырнул камень ногой. – Конечно, знал. А как новые прииски строить, халупы наши сносить? Сентачан нас многому научил – не получилось поставить идеальный поселок».

«Почему эти люди рисковали, ничего не получая для себя, кроме неприятностей? – думал Перелыгин. – А Сороковов? Он из того же поколения, но другой. Может быть, я его не понимаю? Он хочет привлечь в район деньги. Клешнину тоже требовались деньги, под них нашли Сентачан, а сейчас – липовый прииск под демагогию об ускорении. Значит, по-другому уже нельзя, и Сороковов действует по сегодняшним правилам? Если так, я, видимо, его недооцениваю».

Перелыгин не мог объяснить, почему все, что делает Сороковов, ему кажется неправильным. От него не исходило ярких идей, казалось, он сторонится их, выкорчевывая старые кадры, пережившие до него трехлетнее правление Михайлова.

Тот стремительно сменил Клешнина, приехав после учебы в Москве, и так же стремительно через три года перебрался в обком. Он был отлаженной человеко-машиной, карьерным работником заката брежневской эпохи – хорошо обученный управленец, циничный прагматик, вышколенный партийной академией. Ему требовалось отработать положенные по негласным законам три года и двинуться вверх. Он не позволял себе вольностей, скандалов, не ссорился с начальством, не допускал внутренних разборок. Отбарабанил срок, как прилежный отличник учебы.

Старые кадры поначалу напряглись, но он напомнил, что появился новый кучер, для острастки «навешал» выговоров, будто прошелся хлыстом по крупам испытанных, но застоявшихся лошадей. Корифеи ухмыльнулись, разгадав нехитрый ход, и впряглись в тележку.