— Все, деда… — тупо твердил Осташа. — Они во мленье ушли…

СЕРЕБРЯНАЯ ПРАВДА

СЕРЕБРЯНАЯ ПРАВДА

Осташа полз вперед на одном упрямстве. Мленье пожрало солдат, и не на кого теперь опереться, чтобы скинуть Фармазона со своего пути. Что ж, ладно. Много ли, в общем, надо? Только миг, чтобы прицелиться поточнее. Он и в одиночку сумеет убить Яшку.

Ефимыч барахтался сзади, гребся по снегам вслед за Осташей. Осташа еще на первом привале посоветовал ему: возвращайся. Какой теперь прок от старого солдата? Но Ефимыч не мог вернуться. В одиночку он не дойдет. А ежели все-таки сумеет дойти, то чего скажет начальству? Сгинули, мол, служивые неведомо где, в каком-то мленье… Воинский устав такого пояснения не потерпит.

— Не верю я в твое мленье… — прохрипел Ефимыч.

— В бога веришь, а в бесов — нет?

— Ребяты взаправду напрямки к скиту пошли… У скита их и встречу. А мленья нет.

— Чего ж за ними тогда не дунул?

— Дак сам же держал…

— А чего же они за тобой не вернулись?

Подмороженная рожа Ефимыча — измученная, покрытая серой щетиной — словно окостенела.

— Нету мленья, — упрямо сказал сержант.

…Они добрались до скита к сумеркам. Гора была та самая, что примерещилась: крутая, высокая, с голыми, заснеженными склонами, с чубом соснового бора на макушке. Лес по скатам вырубили на дрова и на рудничные стойки. Под снегом еще виднелись линии бревен от спусков-великанов, по которым сверху вниз катили стволы. Под горой в сугробах горбились развалины хибар, груды досок и жердей, козлы молотов, которыми дробили руду. Уныло торчали косопузые глиняные печи с прогоревшими до дыр долблеными трубами. Из их черных зевл, как у висельников, вылезали ледяные языки. Через Шурыш была отсыпана плотина, но речка давно проточила ее, и пруд сбежал. На сотню саженей ниже плотины изо льда изгибом выставлялось снесенное водобойное колесо. С его задранных изгрызенных плиц свисали сосульки. У подножия горы на разной высоте зияли дыры штолен бывшего Вайлугина рудника. Входы были сикось-накось заколочены, подмостки к ним вихлясто перекосились. Лишь к одной дыре, которая находилась правее прочих, вел свежий бревенчатый взвоз. Эта дыра была перекрыта воротами. Ворота стояли настежь.

— Вайлугин скит, — сказал Осташа Ефимычу. — Пришли, дед.

Ефимыч устало перекрестился на ворота, огляделся по сторонам.

— Ни души… — пробормотал он. — Одни урманы чертовы со снеговалами… Почему у вас, кержак, у скита ни голбца, ни звонницы?.. Хоть бы колокол, что ли, брякнул…

— Здесь, дед, не чертовы дремы — царево божелесье, — хмуро ответил Осташа. — А колокола в нашей вере в запрете. Пещере же довольно, чтобы выход на веток смотрел.