— Ну и как ты, братец, обошел Висячий боец?

— Знаючи не мудрено, — пренебрежительно отвечал Нахрат. — Саженей за двести ставишь барку наискосок и потихоньку, потихоньку пригребаешь, а как отбойная волна ударит — сразу рывок.

— А на Ревене днище-то не поскоблил?

— Я точненько вдоль каменя бежал — там все таши заглажены.

— Слышал я, ты в позапрошлом году на Курочке барку убил?

— Ну не век же мне на Курочке биться, — хмыкнул Нахрат. — Теперя какой другой боец приискать надо.

Пасынков и сплавщики засмеялись.

— А на Максимовском бойце барка при тебе убилась?..

Осташа потихоньку опять повело на гнев. Такими вопросами Пасынков мог нудить хоть до рассвета, лишь бы изгальнуться над ним, Осташей. Не по правилу то было. По правилу — пришел сплавщик к караванному с отчетом, так прими отчет сразу, а уж потом с другими и рассусоливай, сколько влезет. Есть ведь уважение к ремеслу. Да и не караванного дело сплавщикам честь раздавать. Эту честь сплавщики друг другу сами раздают. Честь — она в Лёвшиной должна сказаться, когда те, кто дойдет, начнут в кабаке «бока смачивать». А сейчас перед Чусовой все равны.

Осташа повернулся и пошел от костра в темноту. А чего стоять попусту? Пасынков рожу его видел — значит, понял, что у Осташи все в порядке. И довольно этого. Ждать милости, как пес у крыльца, Осташа не будет.

Он направился к другому костру, возле которого люди казались попроще, и вдруг лицом к лицу столкнулся с дядей Гурьяной Утюговым.

— Э-э, да это ж ты, Астафий! — удивился и обрадовался дядя Гурьяна. — Ну-ка, дай взгляну на тебя!

Он отодвинул Осташу от себя и придирчиво оглядел.

— Вылитый сплавщик! — довольно заключил он. — И стать сплавщицкая, верно!

Осташа усмехнулся. Неужто вот так, от единого погляду, его можно отличить от бурлака или, скажем, от водолива? Просто сейчас дядя Гурьяна был им доволен.

— Говорил я тебе, олуху: брось свои бредни, живи порядком и будешь сплавщиком, как положено. Говорил же, да? — напомнил Гурьяна. — И кто был прав? Я! То-то. Вот ты за ум взялся — и получил свое. Слушай людей-то умных, кто тебя постарше будет.

— Да слушаю, слушаю, — ответил Осташа, лишь бы отвязаться.

— А я, Астафий, нынче водоливом у самогу караванного, — с гордостью сообщил дядя Гурьян. — Не век же мне в подгубщиках ходить.

Дядя Гурьян век в подгубщиках ходил у бати.

— Не стало бати, и ты в гору двинул? — не удержавшись, с неприязнью спросил Осташа.