Трудно сказать, кто первым прочёл письмо Николая Михайловича: император или Аликс. Так у них было заведено — не скрывать друг от друга частной переписки. Даже в царских дневниках супруга постоянно оставляла на полях свои заметки. Возмутительный тон и тем более возмутительные слова великого князя вызвали у неё настоящую истерику. Обычно ровные строчки в этом письме к мужу прыгали — от того, что она пыталась унять своё бешенство.

Я прочла письмо Николая с полным отвращением. Ты обязан сказать ему, что, если он хотя бы раз ещё коснется этого предмета или меня, ты его сошлёшь в Сибирь — так как это выходит почти государственная измена. Он всегда меня ненавидел и дурно обо мне отзывался уже 22 года, но во время войны и в такую пору ползти за твоей мамашей и твоими сёстрами и не встать отважно на защиту жены своего императора — это отвратительно, это измена!

Клубный официант дождался, пока Скейл и за ним Эллей раскурят сигары, придвинул им столик, подал пепельницы и удалился. Всё это время Келл нудно, с запинками читал из разложенных на столе бумаг подробный перечень того, что необходимо его санитарному поезду к ближайшему выезду на фронт. И как только официант вышел — вернулся к разговору.

— Лондон беспокоит то, что смута зреет не только в армии, на заводах или в очередях, — говорил он, прохаживаясь вдоль высоких окон, глядевших на Неву; отсюда открывался великолепный вид на Петропавловскую крепость с иглой соборного шпиля, на шикарный Троицкий мост и почти достроенный Дворцовый. — Смута поразила одновременно все слои русского общества, сверху донизу. А стало быть, анализировать её гораздо сложнее, и влиять на события — тем более. Опасно и то, что делает пропаганда немцев. Как вы помните, до недавнего времени они постоянно утверждали, что мы заставляем Россию нести все тяготы войны. А теперь — кивают на нашу новую армию и флот и выставляют Британию будущей мировой сверхдержавой, которая желает продолжать войну для удовлетворения своего собственного непомерного честолюбия!