— Где Уилли? — спросил Парсел. Ему приходилось напрягать голос, чтобы пение не заглушало его слов.

— Дома.

— Я пойду к нему.

— Не ходи.

— Почему?

Авапуи медленно опустила глаза и посмотрела на свою щиколотку.

— Айэ, айэ, Адамо!

— Почему?

— Не три так сильно, прошу тебя.

— Почему я не должен к нему идти?

— Он тебя не впустит. Он заперся.

— Что он делает?

— Ничего.

— Как ничего?

— Сидит. Потом встает. Опять садится. Сжимает голову руками. А когда я к нему подхожу…

— Когда ты подходишь?

— Кричит: «Иди прочь!» А потом колотит кулаком по двери. Колотит! Колотит! И глаза у него горят огнем.

Наступило молчание. Ивоа перестала петь, провела кончиками пальцев по бедру Авапуи и, откинув голову назад, чтобы лучше ее видеть, проговорила:

— У тебя кожа нежная, как шелк, Авапуи. И улыбка у тебя нежная. И глаза тоже.

Парсел взглянул на Ивоа. Хотела ли она переменить тему беседы или просто не слушала их?