— Ты что шумишь? — сонно спросила Ольга, приподняв голову над подушкой, — что значит «криндец налиму»?

— Это я про себя, — успокоил её Герман, — вчерашний день вспоминаю.

— Вспоминай про себя… И давай уже спать! Нам сегодня все магазины предстоит обойти, а ещё мне бы с девчонками успеть в подол поплакать, иначе — не поймут.

Молодой человек покорно натянул на себя одеяло и закрыл глаза, прислушиваясь к возне своей второй половины, ищущей удобную позу для продолжения сна. Вскоре ровное дыхание женщины его успокоило и вернуло к почти угасшей игре мыслей. «Почему я тогда не рассказал особистам всю правду? — погрузился он в воспоминания военной молодости, — Ведь знал, что Горностаеву не место в военной разведке!» Герман стал раскручивать сюжет беседы с начальником особого отдела штаба армии ПВО десятилетней давности.

Двое сидели напротив друг друга. Со стороны казалось, что обаятельный моложавый подполковник травит анекдоты лейтенанту-первогодку, который лишь кисло улыбался его сальным шуткам. На самом деле это был первый в жизни Германа допрос. «Старший товарищ» был столь же учтив и приветлив, сколь колючими были его вопросы.

— И чем же этот заграничный «Ху» вам приглянулся?

— «Зэ Ху» («The Who»), товарищ подполковник!

— Мне без разницы, лейтенант. «Ху» — будь он хоть трижды «Зэ», так «Ху» и останется, как его не верти!

— Мы оперу искали, товарищ подполковник…

— На Гусинобродской барахолке? Оригинально!

— Так точно! В оригинальном исполнении! Искали рок-оперу «Томми» на импортном виниле.

— А советские оперы на отечественной пластмассе не пробовали слушать, товарищ лейтенант?

— Например?

Подполковник замешкался, силясь вспомнить хотя бы одно название советской оперы. Герман радостно поспешил ему на помощь.

— «Поднятая целина» Дзержинского!

— Не понял…

— Я говорю про Дзержинского, который написал оперу «Поднятая целина». Как мне в консерватории объясняли, в этом произведении музыкальный язык композитора органически сплетён с народной песенностью и драматической выразительностью сценического ряда.

Подполковник ошалело посмотрел на лейтенанта. В ответ он встретил неподдельно искренний взгляд офицера-двухгодичника, страстно влюблённого в отечественную музыкальную культуру. Особист встал, поправил китель и со словами «Ну-ну… Теперь, значит, и Феликса Эдмундовича в композиторы записали!» вышел из кабинета.

— Да нет же, товарищ подполковник, вы меня не так поняли!.. — встрепенулся Герман, но было поздно, офицер контрразведки захлопнул за собой дверь.

Пока он отсутствовал, лейтенант вчерне набросал незамысловатый сценарий-легенду совместного посещения тремя сослуживцами вещевого рынка. Через пять минут подполковник вернулся.