За разговорами мы проскочили лесной перекресток; пришлось возвращаться. Из болот, леса, скал протянулись черные дорожки, наполненные грязью, вливаясь в проселочный путь, подкрепленный гатью из хвороста и легких бревен. Возле груды камней, торчавших из болотной грязи, были видны следы костров и россыпи конских яблок, осколки бутылочного стекла. Тут и остановились. Засекин послал меня «пошуровать» в болоте, а сам принялся распрягать.

— У тебя глаз молодой, острый, прикинь, где могли утопить нечто, похожее на тяжелый мешок, да так, чтобы никто не нашел. Заторопились, к примеру, мужики, понадобилось быстро спрятать тяжкий груз — а тут вокруг грязи, хоть захлебнись.

Я был польщен доверием. Правда, лезть в холодную согру не хотелось: по укромным местам еще ледок ночной не растаял, был он тонкий и острый, как бритва.

— А что в мешке-то? — спросил я, раздеваясь донага.

— Ключ, Феохарюшка, ключ ко всему нашему делу. Выловим его — и считай, охота прошла удачно.

Хоть и мудрено толкует, но как интересно! У меня дух захватывало от волнительных предчувствий! Этим ключом откроем какой-то секретный амбар или овин, кладовку в таежной глуши, а там лежит что-то особенное, невиданное, ну, даже не представить себе!

Я со всем усердием принялся месить грязь, то и дело проваливаясь в корчажки по грудь, а то и с головой. На камнях уже трещал костер, слышно было, как лошадь хрумкает овес в торбе-наморднике. Потом появилась ватага оборванных, обросших таежников с котомками и палками. И с ними — трое верховых казаков. Я засмотрелся на всадников: вот джигиты так джигиты! С шашками, с яркими лампасами на штанах. И винтовки не прячут. Я вылез на сушу, присел у костра — будто совсем замерз, а на самом деле, чтобы посмотреть на казаков поближе.

В те времена казаки сопровождали рабочих с приисков до окраинных сел по окончании старательского сезона в тайге — чтобы не пограбили их беглые варнаки и разбойники, чтобы сами не перебили друг друга за какие-нибудь обиды или по алчности. Ведь шли с заработанными деньгами, получали их все разом по окончании трудов. В города лесных рабочих не пускали, особенно в уездный Чернецк, во избежание пьяных разгулов с драками и пожарами.

Рабочих было человек пятьдесят, не меньше. Говорили о Зыряновском прииске — это же какая даль! Устали, конечно, второй день на ногах, но лица все еще были оживленные, радостные, а голоса громкие.

— Вот нанял мальчонку из улуса. Может, с божьей помощью найдем… — продолжил разговор Засекин непривычно скорбным для него тоном.

Это он напоминал мне, что я по-русски «ни бум-бум» и вообще чтобы не маячил здесь.