Теперь мне предстоит спуститься к воде ночью и переплыть бухту, чтобы достичь фелюги затемно. До нее полторы мили, то есть более двух километров. Но именно в эти часы возникают течения, устремляющиеся в открытое море; они должны быть довольно быстрыми. С учетом последнего обстоятельства я прикидываю, что дорога туда займет три часа, а обратно — один час.

Теперь, как быть с акулами? Но я не желаю думать об этом, иначе пришлось бы отказаться от своих намерений. Впрочем, акулы гораздо менее опасны, чем принято полагать, для неистощенного пловца. Но трехчасовое плавание мне не по силам, оно вызывает у меня страх. Значит, надо постараться не попасть в такое течение, которое может вынести меня в открытое море.

Я видел, как солдаты остужали воду в парусиновых мешках, к которым было прикреплено горлышко от бутылки. Я выпросил один такой мешок у майора, и в тот же вечер, покрыв его толстым слоем эмалевой краски, обнаруженной в одной из банок, я делаю его непромокаемым. Теперь мешок емкостью три литра можно надуть: это будет мой поплавок. Я пришиваю к нему полоски ткани, чтобы можно было закрепить его на груди. Таким образом, я получаю поддерживающий мое тело на воде пузырь, который позволит мне плыть, не испытывая большой усталости. Однако я жду момента, когда мое утреннее купание и вовсе пройдет незамеченным.

Вот уже пятнадцать дней я нахожусь здесь в заточении, не получая никаких известий из Джибути, и это странное бездействие рождает в моей душе смутную тревогу. Я обдумываю более масштабный проект: удрать в Аравию вплавь, но я не хочу оставлять здесь моих людей. Сначала мне надо встретиться с ними, и уже потом мы, возможно, предпримем совместный побег.

В отличие от правительства Джибути, мягкотелость которого вызывает у англичан улыбку, я намерен показать, что есть у нас еще люди, способные проявить твердость. И вот уже мне на ум приходят различные уловки, потому что хитрость — это единственное, что я, безоружный и слабый, могу противопоставить всем этим пушкам, крейсерам и сипаям, сосредоточенным на стратегическом острове.

Продолжая размышлять, я слежу за небольшим арабским парусником, который с большим трудом лавирует очень далеко на юге, у самой линии горизонта, поднимаясь на ветер. Он постепенно приближается. Вероятно, судно плывет из залива Таджуры, то есть из Джибути.

Меня посещает надежда, и сердце громко стучит в груди — мне мерещится крошечный французский флаг на мачте.

Сомнения вскоре рассеиваются: это туземная лодка, выполняющая в Джибути функции таможенного судна.