Шарахнувшись и замахав на череп руками, конюх ударился в бегство – в одну сторону, а череп полетел в другую.

Енисеев, следивший из-за угла, скрипел и тихо фырчал – но смех умудрился сдержать.

– Старик – молодец, надо его к ордену представить! Бежим, отсидимся в сарае. Сейчас обязательно какой-нибудь местный смельчак с навозными вилами выскочит – показать, что ему сам черт не брат.

– Это тот автомобиль.

– Что и следовало доказать…

Ворота сарая, где хранились препятствия – барьеры разной высоты, стояки, полосатые бревна и прочее добро, необходимое для сооружения «корзин» и «звезд», были притворены. Аяксы заскочили в сарай и встали по обе стороны этих ворот, прижавшись к дощатой стене.

У конюшен действительно было шумно. Лабрюйер прислушался.

– По-латышски галдят. Дураком и пьяницей парня называют.

– Видно, так оно и есть. С вилами против скелета никто не вышел?

– Притихли. Там кто-то поумнее вразумил – шум подымать не надо, а то… чего-то я не понял… они кого-то боятся… Похоже, ушли в конюшню.

– И будут там держать круговую оборону. Если что, Лабрюйер, тут есть где спрятаться – хоть бы за кирпичную стенку. Это такое препятствие для лошадей – стена из досок, раскрашенная под кирпич.

Лабрюйер огляделся.

– Стены не вижу, но тут что-то поблескивает.

Свет в сарай проникал через узкие окна под крышей. Понять, что громоздилось посередке, Лабрюйер не мог – и ровно на один миг включил фонарик.

Этого хватило.

– Фургон «бенц», – сказал Енисеев. – Любопытно, когда его сюда пригнали. Мы его тут еще не видели. Похоже, новенький… на пневматических шинах… Хорошая таратайка, сотню пудов запросто увезет… На кой он им?

Парусиновый кузов фургона, темно-синий и плотный, был пристегнут многими ремешками. Лабрюйер зашел сзади, приподнял край и посветил вовнутрь фонариком.

– Или я сошел с ума, или они устроили походный госпиталь, – удивился он.

– А что?

– Там подвесные койки. Как на судне.