В данном случае горожане не сделали ни того, ни другого. Толпа в полном молчании наблюдала, как мы входим на форум, а потом расступилась, давая нам пройти. Преторы – Юний Брут, Кассий и Цинна – взошли на ростру, чтобы обратиться к людям, в то время как остальные, в том числе и Цицерон, отошли в сторону, чтобы понаблюдать.

Брут говорил первым, но я помню только его торжественную первую фразу:

– Как мой благородный предок Юний Брут изгнал из города тирана-царя Тарквиния, так сегодня я избавил вас от тирана-диктатора Цезаря…

Остальную его речь я забыл.

В этом и заключалась проблема. Брут явно несколько дней усердно трудился над речью, и, без сомнения, она смотрелась бы хорошо, как этюд о греховности деспотизма. Но, как долго пытался убедить его Цицерон, речь – это выступление, а не философский доклад: она должна взывать скорее к чувствам, чем к интеллекту. В тот момент пламенная речь могла бы изменить ситуацию, могла бы вдохновить людей на защиту форума и их свободы от солдат, собиравшихся теперь на Марсовом поле. Но Юний прочел толпе лекцию, на три четверти состоящую из истории и на одну – из политической теории. Я слышал, как Марк Туллий рядом со мной что-то бормочет себе под нос.

Делу не помогло и то, что во время речи Брута его рана начала кровоточить под повязкой: от его слов отвлекало кровавое напоминание о содеянном им.

Казалось, прошло много времени, прежде чем Юний закончил под аплодисменты, которые лучше всего описать как задумчивые. Следующим говорил Кассий, и тоже неплохо, потому что брал уроки ораторского искусства у Цицерона в Тускуле. Но он был профессиональным солдатом, мало времени прожившим в Риме: его уважали, но плохо знали, не говоря уже о том, чтобы любить, так что он получил даже меньше аплодисментов, чем Брут. Цинна же и вовсе стал полной катастрофой. Он был оратором старой, мелодраматической школы и попытался вдохнуть пыл в происходящее, сорвав свой преторианский плащ и швырнув его с ростры. Он объявил, что стыдится носить его, поскольку это дар деспота. Такое лицемерие невозможно было стерпеть, и кто-то завопил:

– Вчера ты этого не говорил!

Эту реплику встретили громкими одобрительными возгласами, которые поощрили еще одного остряка выкрикнуть:

– Ты был ничем без Цезаря, старое хламье!

Голос Цинны пропал за хором насмешек – и вместе с ним пропало все это собрание.

– Вот теперь это – фиаско, – сказал Цицерон.

– Ты же оратор! – повернулся к нему Децим Брут. – Может, скажешь что-нибудь, чтобы спасти ситуацию?

К своему ужасу, я увидел, что мой друг испытывает искушение согласиться. Но тут Дециму протянули новое сообщение о том, что легион Лепида, похоже, направляется к городу. Он нетерпеливо поманил преторов, предлагая спуститься с ростры, и, собрав всю свою уверенность (а ее было немного), мы гурьбой поднялись обратно на Капитолий.