— Но отойдём! — прогудел Пак. — Смотри: вот Оберон.
— А там — царица. Как некстати он! — ответила фея на сцене.
Сильвия перекусила нить и хлопнула Бобби по заднице.
— Иди, царица! — сказала она. — Иди!
Когда Оберон и Титания вместе со своей волшебной свитой вошли на сцену, публика снова удивленно охнула. Разодетые в серебро и золото актёры сверкали и переливались. Потом они начали ссориться, и публика удостоила их самой лучшей награды: сидела в полном молчании. Ни скрипа стульев, ни грохота тарелок или кубков, ни кашля — ничего. Сцена заполнилась волшебными существами, сверкающими при свечах. Царь и царица эльфов спорили из-за ребёнка-индуса, а потом Титания, сыгранная Бобби с внезапно обретённой уверенностью, отказалась выполнять требование царя и надменно покинула сцену, Оберон же, обуреваемый гневом, вызвал Пака.
Поди сюда, мой милый Пак. Ты помнишь, как я однажды, сидя на мысу, внимал сирене, плывшей на дельфине и певшей так пленительно и стройно, что яростное море присмирело, и кое-где с орбит сорвались звёзды, чтоб музыку её послушать?Как бы мне хотелось, чтобы отец Лоуренс послушал, как Джон Хемингс произносит эти слова, потому что они лились словно музыка русалки, плавной мелодией, и очарованные поэзией зрители притихли. Даже в артистической все молчали и не шевелились, погрузившись в волшебство на сцене.
— Помню, — произнёс Пак.
А потом Оберон приказывает Паку найти алый цветок с колдовским соком, и если капнуть им на веки спящего, тот влюбится в первое попавшееся существо, которое увидит. Месть Оберона упрямой Титании заключалась в том, чтобы выжать сок цветка на её веки, и он точно знал, где её найти.
Есть холм в лесу: там дикий тмин растёт, Фиалка рядом с буквицей цветёт. И первый, на кого она посмотрит, Проснувшись, — будь то лев, медведь, иль волк, Иль бык, иль хлопотливая мартышка, —