Съев икорки и глотнув коньяка (а вовсе не наоборот, как многие бы сделали сейчас, забыв, что коньяк не закусывают[3]), мы опять блаженно откинулись в кресла. Я расслабился от хорошей закуски и все же, хоть немного, но коньяк действовал, приятно согревая внутри., а полковник все продолжал в том же духе:

– Милейший мой Александр Палыч, – я ведь неспроста пошел за вас Начальника Главного Штаба просить, – вы ему понравились: как себя вели у англичанина в плену, а когда он узнал вашу историю, про пожар, как вы товарища спасали и себя не пожалели (я объяснил генералу, почему вы не снимаете перчаток), да про ваши изобретения; то он мне чуть ли прямо не приказал, чтобы я вас уговорил работать в Главном Штабе. Поэтому и разрешил мне генерал Обручев вас через два чина, на свой страх и риск, принять на должность моего зама с самым высоким жалованьем по этой должности для гражданского чиновника. Я ему сказал, что вы – любимый внук фабриканта-миллионщика и для вас сто рублей – раз поужинать, но, больше жалованье даже начальник Главного Штаба положить не может, не обессудьте. Зато через два чина вперед – и вы потомственный дворянин[4], что немаловажно в Российской империи.

Кроме того, как я уже говорил, вы с вашими идеями становитесь ближе к человеку, от которого в Империи зависит все – к Самодержцу Всероссийскому ЕИВ[5] Александру III. Будь император в курсе испытания тех же гранат, он лично приказал бы генералу Софиано обеспечить испытания по первому классу и не было бы вашего геройства с бомбой. Я удивлен, как боевой генерал Софиано не понял, что вы спасли жизнь ему, генералу Демьяненко и офицерам свиты, которые стояли рядом с упавшей бомбой. И виноват в происшествии не Панпушко, а тот же генерал Демьяненко: зачем он послал вас метать бомбу, видать, рассчитывал повеселиться, увидев как странно наряженный шпак испугается и откажется. А потом генерал Софиано, увидев, что статский без труда справился, не мог этого просто так оставить и позвал офицера метнуть снаряд, а что из этого вышло, я видел – чуть было осколками всех не покромсало.

Я все же решил заказать горячей ухи и кофе и, нажав кнопку вызова, позвонил коридорному:

– Братец, дуй как ты в ресторан и закажи для нас с полковником горячей ушицы стерляжьей, пожирнее, с перцем, и кофе покрепче и пусть пошевелятся скоренько, – приказал я коридорному, сунув ему серебряный четвертак для придания начального ускорения.

Потом вернулся к столику и увидел, что полковник уже разлил по рюмкам остатки коньяка.

– Александр Палыч, за вас, героя нынешнего дня, – полковник поднял рюмку, чокнувшись со мной, – может, не будем ждать одобрения от Иван Петровича, вы его уговорите, что я не знаю, как он вас любит? Давайте, пишите прошение об определении на службу в Главный Штаб прямо сейчас. Пока съездите домой, генерал Обручев уже у государя утверждение в чине коллежского асессора выправит, – совершенно четко сказал полковник и я понял, что он имитировал опьянение, а, на самом деле, совершенно трезв. А я, дурачок, озаботился приведением его в чувство с помощью жирной ухи и кофе (наивный попаданец, с кем ты сел коньяк пить, с бывшим жандармом, то есть кагебешником по меркам 20 века, их же специально учат пить, не пьянея).