Осветив нас, он спросил:

— Никифоров и Суворов?

— Это мы, — ответил особист.

— Прошу за мной.

Мы быстро зарегистрировались и в сопровождении мужчины, оказавшимся портье, направились на третий этаж, где находилась наша комната.

Быстренько скинув новенькую форму, что мне выдали вместо старой, изгаженной при побеге от немецких диверсантов, я пошел умываться, пока Никифоров, закрыв тяжелые портьеры, осматривался, используя пару свечек.

— Даже горячая есть! — сказал я, выходя.

— Да? — удивился особист и тоже прошел в ванную.

Точно не помню, существовали ли в то время, то есть в теперешнее, комнаты с ваннами. Наш номер хоть и был двухместный, но санузел имел имел. Генеральский, что ли?

Меня это, если честно, мало заботило, я хотел спать, поэтому вырубился сразу, как только моя щека коснулась белоснежной подушки. Меня не разбудил даже Никифоров, который, вернувшись, стал устраиваться на своей кровати.

— Вставай, нам через час выходить. — Особист, толкнув меня в плечо, отошел в сторону, что-то напевая.

Быстро сев, я протер глаза и спросил сонным голосом:

— Сколько времени?

— Почти девять.

— Угу. Я ванную, — сказал я и, подхватив со спинки стула выданное полотенце, направился в туалетную комнату. После завтрака в ресторанчике на первом этаже за нами пришли.

Раздавшийся стук в дверь вырвал меня из полудремы. Пользуясь солдатской мудростью, я пытался урвать сон где только можно и сколько можно.

С интересом читавший газету Никифоров поднял голову и посмотрел на меня.

Щелкнув курком, я пожал плечами, после чего с недоумением посмотрел на пистолет в своей руке. Хмыкнув, убрал маузер с глаз долой, прикрыв его полотенцем.

«Надо же, фронтовые рефлексы и тут действуют!» — мысленно покачал я головой.

Положив на стол газету, Никифоров встал и подошел к двери.