– Есть… – медленно начал Сэмен Васильевич, сделав всем знак молчать, опасаясь спугнуть витающую рядышком мысль, – мнение…

– А почему бы, собственно, – уже уверенно прищурился он, – не организовать эвакуацию?! Семьи руководства и рядовых бойцов переправим в Османскую Империю, а оттуда…

– Африка… – улыбаясь чуточку зло от того, что ему не пришло это в голову раньше, сказал Коста, – я готов оплатить…

– Не ты! – Сэмен Васильевич воспарил, – И никто другой не будет платить, а через рабочие контракты! Через Фиму, а? Сами же и оплатят, в рассрочку.

– Голова, – восхитился Коста, – разом кучу проблем решил!

… так оно было или как-то иначе, Бог весть, позже узнаю… лишь бы живы остались!

И ведь эвакуируют… да как! Цены на рыбном рынке Стамбула взлетели почти двое, заняты рыбаки перевозкой людей! Каждую ночь сотни, а может быть, уже и тысячи лодок в обе стороны с живой контрабандой.

Власти же Османской Империи не просто закрывают глаза, но и оказывают беженцам прямую поддержку. Абдул-Хамид Второй разом отыграл свои позиции, изрядно утраченные после недавней резни армянского населения в Восточной Анатолии[84], да как отыграл! Лагеря для беженцев, горячее питание, по необходимости врачебная помощь… какой прекрасный шанс реабилитироваться…

… и какая пощёчина русскому Самодежцу!

Физиономию мою прорезал нервический оскал, да так и остался там, пока продолжал читать.

«– Ох и интересные наступают времена!»

* * *

Эпилог

Эпилог

Чопорную тишину огромного викторианского особняка на одной из центральных улиц Дурбана разорвал дикий переливчатый вопль, и старый чернокожий слуга, оставшийся новым хозяевам вместе с мебелью, посерев от страха, присел в углу, прикрыв седую голову метёлочкой для пыли.

– Баас… – пролепетал он, жалко улыбаясь и пытаясь всем своим видом показать безобидность и полезность, но выскочивший из кабинета хозяин, не обратив на него внимания, ссыпался вниз по лестнице, размахивая бумагами.

– Письмо! – донеслось снизу, и слуга вслушался опасливо в звуки незнакомого языка, с превеликим облегчением распознав в нём не кличь идущего в атаку свирепого воина, а звуки радости, – От Егора!

– Жив! Он жив! – вычленив главное, Эсфирь расплакалась, кусая губы и шмыгая покрасневшим носиком, а Надежда принялась растерянно утешать подругу, но потом и сама расплакалась.