Вырыли с полметра, перекусили хлебом. Стас жевал медленно, вытирал пот со лба.  Вайцман поглядывал на него, задавался вопросом: простил ли он его за причинённые страдания сестре или всё также имеет к нему претензии, презирает его за садизм китайской напыщенностью. Садизм главврач осуждал на корню, но есть ведь христианское прощение, да и работаем вместе, один на двоих груз труда.

- Стасик, ты когда над людями измывался, думал, чем может всё закончится?

- Я молодой был, пацан ещё. Кто много думает, спит с валерьянкой. А я спал как убитый.

Олеся вскользь прислушивалась к разговору мужчин, не принимая ни чью сторону. Надоели эти склоки базарные, эта грызня и разборки. Девушка всё больше ненавидела мужчин, и где-то глубоко всколыхнулись лесбийские чувства. Она втихаря запустила руку в паховую область, провела пальцами по влагалищу, отмечая его упругость, влага удивила её, и как ей захотелось, чтобы другие женские руки ласкали её по-бабьи нежно и трепетно!

- Эту девочку жалко хоронить, - отчего-то произнесла Олеся.

- Почему? - не понял Вайцман.

- Мы так и не узнали, убили её или нет, насиловали или она сама утопилась? Посмотрите, она весьма привлекательна, есть даже очертание груди, бёдра наполнились жиром... Как бы я хотела увидеть её живой, улыбающейся, слышать тонкий хрупкий голос, говорящий о музыке и первой любви! Вайцман, вы можете девочку оживить вашими молитвами?