Маша попыталась сделать печальное лицо, скорчила унылую гримасу, но через несколько секунд расхохоталась.

— Майки! Ну, не могу я сделать печальное лицо! Смешно становится!

— Вы готовы? — Спросил Крис.

— Сейчас! Я только гитару возьму! Ладно, забудь о печальном лице, когда прославишься, будешь выступать только на радио, телевидение тебе противопоказано.

Я подхватил свою гитару, накинул ремень на шею и кивнул Крису. Мы начали третий прогон Маша пела отлично, я бы лучше не спел, если бы не ее счастливо — восторженный взгляд, то считай готовая солистка для группы. А, если надеть ей паранджу, то можно выпускать и на телевидение. Все надрывные интонации точно скопированы у меня, динамика просто запредельная, я бы так не смог. Когда мы закончили, я услышал аплодисменты. На галерее, не так уж далеко от нас, стоял наш работодатель мистер Браун, «роковая женщина» со своим спонсором, стояла неподалеку, именно она хлопала, не жалея рук.

— У девочки несомненный талант, — услышал я в гулкой тишине зала ее голос — откуда взялось это юное дарование?

— Понятия не имею, — ответил Браун — но мне, почему — то, кажется, что без нашего молодого автора здесь не обошлось.

Они спускались по лестнице и теперь было не разобрать, о чем они говорят, слова снова стали понятны, когда подошли поближе к сцене.

— Такая стройненькая — продолжала брюнетка восхищаться Машкой — и такой сильный голос! А песня, просто, потрясающая! Это, что — то новенькое? Стив, вы не слышали эту песню раньше?

— Нет, в нашем клубе эта песня не звучала, я бы знал. Наверняка, что — то новое, я уже не удивляюсь. Этот парень, выпекает новые песни, как горячие пирожки!

Браун и новоявленная примадонна поднялись на сцену, а неизвестный спонсор остался в зале присев за столик. Несмотря на ее молодость, ну сколько ей? Слегка за двадцать, как девушку я ее не воспринимал. Помню ее холодный, надменный взгляд, когда я впервые встретился с ней глазами. Но, сейчас, дамочка решила поиграть в демократию, она здоровалась за руку с музыкантами, мило улыбалась. Мне была неприятна мысль, что эта женщина прикоснется к Маше, словно она могла ее чем — то заразить.

— Котенок, — шепнул я Маше на ухо — иди сядь на свое место, а то, как бы тебя отсюда не выгнали.

Вон тот лысый, сейчас здесь главный.

Маша обошла скучковавшихся на сцене музыкантов, отодвинула свой стул и почти скрылась за кулисами, только ее любопытные глаза поблескивали из тени кулис.

Я оказался последним, кто удостоился подержаться за руку новой солистки. Очаровательно улыбнувшись она сказала: