Работал со мной старпом-русский — один из вечных старпомов, толковый, исполнительный, с хорошим английским, но нерешительный — и рассказывал, как он в самом начале девяностых, когда русских под иностранными флагами было мало, а шведов все еще хватало, мучился с капитаном-шведом, запойным алкоголиком. Стояли они в немецком порту Висмар, который сейчас под шведами. То ли кто-то из экипажа или грузчиков стуканул властям, то ли немцы просто решили проверить, как позже будут каждые полгода инспектировать все суда в портах Европы, но приперлись на борт два представителя портового надзора. Старший помощник побежал будить капитана, а тот никакой. Тогда старпом надел капитанский китель и принял двух портовых чиновников в капитанской каюте. Сидят они за столом, показывает он им документы, которые не сразу находит.

— Меня срочно на замену вызвали, дела принимаю, еще не со всем разобрался, — объясняет он свою неосведомленность.

— А почему вызвали? — спрашивает дотошный немецкий чиновник.

Старший помощник уже собирался сказать, что капитан заболел, но тут дверь из спальни в кабинет открылась. Проектировщик додумался сделать вход в гальюн не из спальни, как на большинстве судов, а из кабинета, а капитану как раз в этот момент приспичило отлить. Был он с закрытыми глазами и одет лишь в длинные, ниже коленей, розовые трусы с желтыми цветочками, на которые спереди свисала толстая складка волосатого живота. Не замечая или не желая замечать сидящих за столом, капитан открыл дверь в гальюн и, не закрывая ее, отлил, громко и протяжно пернув. Затем так же, с закрытыми глазами, проследовал в обратном направлении.

Закрыв за ним дверь в спальню, старпом ответил на вопрос:

— Видели, почему?

— Он русский? — после паузы задал вопрос один из немецких чиновников.

— Швед, — ответил старший помощник.

Видимо, шведы ближе немцам по ароматам и алкоголизму, поэтому чиновники на том и закончили проверку, на прощанье пожелав русскому псевдокапитану не следовать примеру своего шведского предшественника.

Капитан пинаса оказался предусмотрительным и не сильно пьяным. Когда начало смеркаться, он поставил судно на два якоря возле входа в шхеры. Чуть позже, когда уже стемнело, и мы встали на якорь неподалеку.

75

75

Я мог бы остаться на шхуне и подождать, когда подчиненные выполнят мой приказ, но не совсем был уверен в них, потому что не имеют опыта подобных операций. Да и скучно стало. Предыдущие однообразные и безопасные походы накопили во мне столько скуки, что даже перед этим поссорился с женой на радость ей, а то Анастасия Ивановна уже решила, что совсем не люблю ее, не только не бью, но даже не ругаюсь. После полуночи, когда стало так темно, что не только пинас, но и острова были не видны, две абордажные партии, обмотав весла тряпками, чтобы меньше шума производили, на двух катерах отправились к шведскому судну. На первом на носовой банке сидел я, а на втором командовал Захар Мишуков. Шли медленно. Три-четыре гребка — и дальше по инерции. Собирался выйти впереди носа пинаса, а потом подвернуть, но вдруг заметил высокий темный корпус прямо по курсу. Какие кранцы не крепи на борту катера, как осторожно не подходи к борту, а удар будет относительно громкий. Тех, кто в каютах, не разбудит, а вот вахтенного на палубе — наверняка. В том, что вахтенный спит, я не сомневался. Иначе бы уже поднял тревогу. Мы прошли вперед, к правому якорному канату.