— Таня подожди нас здесь, — прошу девятиклассницу, — мы сами разберемся. Все будет нормально.

Девчонка хочет что-то сказать, открывает рот, но потом передумывает.

— Хорошо, — кивает она, — только я вот тут стоять буду и с места не сдвинусь, пока вы оттуда не выйдете.

Передаю руку ребенка Ване, вдыхаю, настраиваясь на боевой ритм, и резко рву закрытую дверь на себя. Разбухшая от времени и влаги древесина противно стонет, соприкасаясь с плиткой.

Быстрым шагом захожу в туалет. Грязный заплеванный пол со свежими сплющенным окурками. Лесенко и Поляков с перекошенным испугом лицами вскакивают с подоконника. В их пальцах тлеют горящие огоньки сигарет. Стоящий ко мне спиной Недельский оборачивается, пряча руку с папиросой «Беломорканала» за спину.

— Шелестов? — вырывается у него. Лесенко и Поляков, узнав меня, расслабляются. На их лицах появляются наглые ухмылки.

Вперед выходит Ваня с Мишей.

— Ну-ка Михаил, расскажи, что тут происходило, — поворачиваюсь к малышу.

— Я в туалет зашел, а тут эти, — шмыгает носом ребенок, — курят.

Школьник замолкает. Под наглыми взглядами сявок он съеживается и опускает голову, рассматривая поцарапанную плитку на полу.

Поднимаю ладонью его подбородок:

— Миша не бойся, говори, как есть, мы разберемся.

— Они спрашивают: «Деньги есть»? — хмуро бубнит парень, — а я им «нету».

Вот этот, — палец школьника утыкается в улыбающегося Недельского, — говорит, «не ври, выворачивай карманы мелкота». Я отказался.

Паренек замолчал.

— Продолжай Миша, не робей, — подбадривает его Ваня.

Ну он меня того, ударил, нос разбил, — на последней фразе голос ребенка дрогнул, — карманы вывернули, тридцать копеек забрали.

— Понятно, — мой голос холоден как лед.

— Ну и чего ты нам сделаешь? — улыбается Недельский, — В ментовку побежишь?

Дверь снова с протяжным скрежетом распахивается, и ухмылка с физиономии Антона пропадает. За моими плечами вырастают внушительные фигуры Мансурова и Смирнова. Сзади маячит веснушчатое лицо запыхавшегося Пашки, подпершего спиной захлопнувшуюся дверь.