– У меня много имен, – отозвался я, – вам какое?

– Как так? – удивился поляк. – Меня послал королевич Владислав, чтобы объявить своим подданным, что он намерен занять принадлежащий ему по праву трон в Москве, а потому им необходимо сдаться своему законному повелителю! Увидев, как вы объезжаете войска, я подумал, что вы герцог Иоганн, но, видимо, ошибся.

– И как же ваше имя, ясновельможный пан?

– Иероним Модзалевский, но вы не представились…

– Разные люди зовут меня по-разному, друг мой. Одни герцогом Иоганном Альбрехтом, другие царем Иваном Федоровичем, но вы можете звать меня Странником.

– Что?!

– Пан Модзалевский, возвращайтесь к тому, кто вас послал, и скажите, что самое умное, что он мог бы сейчас сделать, это развернуться и скакать, не оглядываясь, до самого Вильно.

– Но мой господин никогда не откажется от московской короны!

– Да ради бога! Пусть носит хоть целых три разом, одну на голове, вторую напялит на уд, а третью засунет себе в задницу! Мне нет дела до дурачков, украшающих себя титулами, удержать которые они не могут. Пусть объявит себя хоть Императором Вселенной, я и не охну!

– Вы говорите странные вещи!

– Мой дорогой пан Модзалевский, поймите одну простую истину: совершенно не важно, что люди говорят. Гораздо важнее, что они делают. Я, к примеру, царствую на русском троне, и мне совершенно все равно, что говорит ваш королевич.

– Но это неслыханно!

– Это просто здравый смысл.

– Настоящие государи так не поступают!

– Послушайте, ну откуда полякам знать, как поступают настоящие монархи? Занимайтесь-ка лучше своими делами. Вы получили ответ, так доставьте его Владиславу и не морочьте мне голову.

Совершенно сбитый с толку парламентер отправился назад, что-то бормоча про себя: очевидно, ругательства. Я вернулся на свое место и с интересом стал наблюдать за происходящим. По-видимому, моего кузена не устроил полученный им ответ, и скоро в польском войске затрубили трубачи. Затем ударили множество барабанов, и польская пехота, мерно шагая, двинулась вперед. Под Вязьмой мы уже изрядно проредили ее, но все равно сил у королевича еще хватало. Наш левый фланг почти упирался в стены можайского кремля. Там наступление обозначали несколько пеших хоругвей выбранецкой пехоты и остатки венгров, уцелевших после погрома под Вязьмой. По вооружению и обмундированию выбранецкая пехота ближе всего к нашим стрельцам. Обучена, правда, еще хуже, то есть совсем никак. Служат в ней простолюдины, нанятые по прибору, отчего шляхта их не всегда и за людей-то считает. Впрочем, они ко всем так относятся, кроме самих себя.