– Перед боем не ем, – отрезал я.

– Неужто думаешь, ляхи в атаку пойдут?

– А чего тут думать – не слышишь разве, как барабаны гремят?

Из далекого польского лагеря и впрямь доносился какой-то шум. Очевидно, они встали раньше нашего, или как я не стали набивать живот в опасении ран. Впрочем, при нынешнем уровне медицины, никакой разницы нет. Практически любое ранение в брюшную полость ведет к летальному исходу.

Вокруг потихоньку собирается толпа: спальники, жильцы, рынды с податнями… Подходят и мои ближники. Где-то совсем рядом балагурит, рассказывая очередную байку, Анисим Пушкарев. Справа от меня уже возвышается медведеподобный Никита, а вот Корнилия что-то не видно. Хотя нет, вот и он спешивается у коновязи.

– В лагере Владислава шум, – негромко шепчет мне бывший лисовчик, протиснувшись сквозь окруживших меня людей, – сегодня они пойдут в атаку.

– Давно пора, – только что не зеваю я в ответ, – а то застоялись что-то.

– Государь, ты бы снарядился к бою-то, – неуверенно говорит кто-то из спальников.

– Успею еще с железом натаскаться, – отмахиваюсь рукой, – вы лучше этого, как его, Первака позовите.

Парень выскакивает, как будто только моего зова и ждал. Выглядит он, кстати, не очень. Видать, все еще казнит себя за побег Янека и Агнешки. В принципе как ни крути, а вина за ним есть. Не уследил. То, что случившееся входит в наш план, отношения к делу не имеет. Тут с этим строго: раз виноват – значит, ответишь! Если, конечно, царь не помилует. Царь, к слову, настроен помиловать, однако виду не подает.

– Вот он я, государь… – едва слышно говорит писарь.

– Перо, бумага с собой? – спрашиваю, не оборачиваясь.

– Всегда, – оживляется он, сообразив, что позвали не на казнь.

– Вот и держись рядом с тем и с другим. Ты ведь скоропись ведаешь?

– Ведаю.

– Ну вот и записывай для потомства.

– Что записывать-то?

– А все что увидишь. Что враги делали, чем наши ответили. Как я мудро командовал, как Анисим хреново исполнял. Все в подробностях!

– Чего это я – и вдруг худо исполнял? – поинтересовался подошедший поближе Пушкарев.

– Да кто тебя знает, бестолкового, – пожал я плечами, – видать, судьба такая.