– Ну а что тогда выпендриваешься?

– Да не выпендриваюсь я. Просто, как в это тело попала, ничего с собой поделать не могу. То бегать-прыгать хочется, то кому-нибудь в лоб заехать, то к маме прижаться и зареветь…

– Гормоны, – сочувственно вздохнул я. – Меня тоже так плющило. Я же взрослый мужик был, мне тридцать третий год шел, а попал в пятнадцатилетнего пацана. Блин, как вспомню, страшно делается. За мной по всей Германии инквизиция гоняется, а у меня такая дурь в башке играет, что иногда сам не знаю, что в следующий момент учудить могу!

– И как, справился? – подняла на меня глаза Мария.

– Не-а, – помотал я головой. – Какой был балбес, такой и остался.

Услышав это, она прыснула от смеха, и я с удовольствием присоединился к ней. Отсмеявшись, я положил ей руку на голову и погладил ее.

– Вот такая мы семейка! Папаша и дочка…

– Я тебе не дочь.

– Ты – нет, а тело – да. Думаешь, почему ты ко мне прижалась?

– Не знаю…

– Память тела. Я как герцогиню Клару Марию первый раз увидел, тоже так обнять захотелось…

– Это что же… – задумалась принцесса, – Мария Агнесса тебя любит?

– Да, – просто ответил я и, чтобы перевести разговор на другую тему, спросил: – А отчего волосы такие короткие?

– Пират один отрубил, – пожала плечами девочка.

– Ах да, мне рассказывали.

– Слушай, а ты как царем-то стал? Вроде у нас этот был, как его…

– Романов?

– Ага… И Пожарский у тебя перед входом стоит.

– Это сын того Пожарского, что ополчением командовал.

– А Минин?