– Больше никто? Отлично! – прокомментировал ненавистный лейтенант, – Бунт подавлен. А теперь выполняем приказ сержанта! Так и быть, чтоб вы друг дружку не заблевали, разрешаю стрелять. Но без фокусов! Эти парни, – лейтенант махнул рукой в сторону гражданских гвардейцев и пулемётчиков, – «настороже!»

Я чувствовал, что презираю сам себя. Но выхода не было. Не будешь стрелять – застрелят тебя, как Андрея и Федора. Мысленно я попросил прощения у негров, направил на них винтовку, и закрыв глаза нажал на спуск, молясь впервые с детских лет, о том чтобы не попасть. По-видимому так поступил не только я, так как после прекращения стрельбы, когда я открыл глаза, немалая часть негров оказалась только ранена, а некоторые и вовсе целы.

– Дерьмо! – ругался лейтенант, – Не стрелки а дерьмо! Мало вас гоняли! Ну подождите, только вернёмся в лагерь! Джентльмены, – обратился Гамильтон к гражданским гвардейцам, – покажите этим русским слюнтяям, как надо стрелять!

Этих заставлять не пришлось. Затрещали выстрелы и вскоре все негры были мертвы. В этот момент послышался топот копыт. На холм поднималась группа всадников, среди которых я узнал майора Скотта и других офицеров из штаба батальона, включая и лейтенанта Шапиро. Майор, оглядев место происшествия, перебросился несколькими словами с Гамильтоном, который затем отошел в сторону с скучающим видом, и начал орать на сержанта. Как только Скотт его не называл! «Тупой идиот», было самым безобидным из определений, вышедших из майорских уст. Ричи стоял навытяжку, красный как густой украинский борщ. Было видно, что внутри он в бешенстве от такого унижения, да ещё на глазах у солдат, но возразить не смеет.