На этот раз удар достиг цели. Перед глазами Играт всё поплыло яркими вспышками и вращающимися кружочками. Когда они рассеялись, зрение исказилось. Она ощутила, как глаз с той стороны опухает и заплывает. Снова заговорил немецкий голос.
— Скажи, что на нужно, иначе когда мы закончим, тебя собственная мать не узнает.
— Она всё равно не узнала бы меня. Она выбросила меня в помойку возле борделя, едва я родилась.
И точно. Наградой ей был очередной шквал ударов, несколько в полную силу, остальные оплеухами. Она почувствовала, как кровотечение во рту усилилось, и дала окровавленной слюне потечь из уголка губ. Её так и подмывало плюнуть в мужчин, но она сдержалась. Для подобной дерзости время наступит позже, когда шансы выжить исчезнут.
Немецкий голос закричал:
— Что в портфеле?
— Бутерброды. Еда в поезде ужасная, поэтому я взяла перекус с собой.
— Тебе ещё вмазать? — в его голосе звучали настойчивость и похоть. Он искал предлог причинить ей боль. И это напугало Играт больше, чем побои.
— Ну посмотри, если мне не веришь, — её искренне раздражал этот трагифарс. Она говорит правду, и эти придурки ей не верят.
— А он заминирован, и мы все взлетим на воздух, верно?
В этот миг её ум перехватил способ построения фразы. Как рыба реагирует на наживку. Она как раз думала, что немецкий акцент слишком тяжелый, чтобы быть настоящим.
— Вместе со мной? Не кажись большим дураком, чем есть.
Он поколебался пару секунд и открыл портфель. Внутри были три газетных свёртка, издававших узнаваемый аромат салями и сыра.
— Итак, где бумаги и где ты их получила?
— Понятия не имею. Бутерброды из гастронома на улице Анри Фази. Моему боссу нравится лимбургский сыр, но я не его терпеть не могу. Обойдётся швейцарским.
В ответ её ударили по-настоящему. Она почувствовала хруст, носоглотка заполнилась кровью. Фыркнув, Играт попыталась продышаться.
— Посмотри, что ты наделал. Это же шёлк! С него кровь не отстирывается. Представляешь, сколько денег при придётся отвалить за новую блузку?