Збиг бросил взгляд на новенькие "Голден эллипс" от Патек Филипп. Последний и крайне недешевый писк моды неплохо смотрелся на его запястье: пронзительно-синий циферблат идеальных пропорций, золотой браслет миланского плетения. И запонки в том же стиле в комплекте... Он поддернул манжеты, полюбовался совершенством композиции, а затем обратил внимание на стрелки: до назначенного Самуэлю Хантингтону времени оставалось пятнадцать минут - можно было успеть погрузиться в творение очередного аналитика.
Взгляд Збига быстро заскользил по строчкам - свежих идей в тексте было не густо. Красный карандаш лишь изредка касался бумаги, отчеркивая жирными штрихами на полях не столько оригинальное, сколько созвучное тем тревогам, что все чаще посещали секретаря Совета национальной безопасности США.
Бжезинский отчеркнул весь абзац и озабоченно прикусил кончик карандаша - дурная детская привычка, от которой так сложно отучиться. Иногда он забывал вовремя припрятать такой карандаш в стол, и тогда очередной посетитель-сноб из тех, кто любит поблажить про предков с "Мейфлауэр"13 и "греческие общества"14, чуть заметно морщился, заприметив. И вскипала кровь, и хотелось дать в рыло... Но потом Збигнев вспоминал, кто тут хозяин кабинета, а кто посетитель, и приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться в лощеную харю.
Он всерьез задумался: да, его обостренное чувство естественности хода событий уже несколько месяцев "позванивало", сигнализируя о неопределенной угрозе - тут аналитик прав, но вот выделить проблему, осознать ее суть, уровень опасности, а тем более оценить направление и перспективы работы с ней было пока невозможно. Не хватало элементов в этом паззле, да и не факт, что их вообще было достаточно в поле зрения.
"Может быть, в этой схватке бульдогов под кремлевским ковром прибыло участников? Но почему они невидимы для наших "друзей" в Москве?" - Бжезинский хмыкнул с сомнением и продолжил чтение: