Кстати, из постоянных наблюдений, которыми я в силу временной нетрудоспособности был вынужден заниматься, выяснилась одна занятная деталь – не знаю, местный староста так народ застращал или люди сами не горели желанием общаться с «освободителями от коммунистического ига», но деревенских мы видели крайне редко. В основном ту парочку, что нам обед в первый день привозила, да двух местных «дружинников». А ведь народ-то в селе был! Во время наших вылазок в село то в одном дворе, то в другом можно было увидеть следы присутствия людей. Вот и сейчас идем мы такие красивые с Зельцем по деревне, а на окошках занавесочки покачиваются, а в справной избе с вычурными наличниками, на которых всякие зверушки весьма умело вырезаны, дверь еще захлопнуться не успела. Явно кто-то только что со двора внутрь прошмыгнул, нас завидев. С другой стороны, местных понять можно – когда практически одни бабы да девки в деревне остались, толпу солдатни следует опасаться. В лес пока никто не бежал, но и не светились особо перед нами. Казачина, как самый из нас молодой и соответственно наименее «аморально стойкий», от таких раскладов впал в уныние. Рассчитывал, безобразник, как сам вчера за ужином признался, на военно-полевой роман. И даже строгий взгляд командира охальника не охладил! Не, Ванька, конечно, замялся и попытался сделать вид, что способен укротить зов плоти, но если судить по тому, как он активно сегодня с нами на «прогулку» напрашивался, скабрезных мыслей не оставил. Пришлось его аккуратненько слить, шепнув Бродяге, что неплохо бы провести инвентаризацию минно-взрывных средств…

Сегодня нашей целью была разведка на станции. Понятно, что грозное предупреждение, которое мы обнаружили в кабинете бургомистра, к нам отношения не имело. А Фермер шибко интересовался станционными сооружениями и оборудованием. В конце концов, даже при отсутствии взрывчатки на железной дороге много чего испортить можно.

Погода была замечательная, и, пройдя пару сотен метров, я понял, что насвистываю какой-то бодрый мотивчик, на поверку оказавшийся вольной интерпретацией аббовских «Money, money, money». Музыкальная натура сказывалась. «Надо, кстати, попробовать песни нотами записывать. Чин по чину – текст, ноты, аранжировки. Тем более что ничего сочинять не надо – только вспоминать. Вопрос в одном – чем электрогитары заменить?» Для пробы вместо «АББЫ» я принялся мычать летовскую «Все наоборот»[42], заодно мысленно раскладывая мелодию на ноты. Глупо, но идея пришла мне совсем недавно, а то бы у трошинских ребят остались не только тексты, но и ноты. Тогда, правда, мне это в голову не пришло по одной простой причине: никто из партизанских музыкантов нотной грамотой не владел.