Папа кивнул.

– Ну а второй – лет десять. Пионерские лагеря, куда месячная путевка стоила рублей десять. Я получил одно бесплатное Среднее образование и два Высших. Преступность – минимальная.

Разница в уровне жизни разных слоев общества едва просматривается. Все вокруг приблизительно равны друг другу, что уничтожает ржавчину зависти. В магазинах мало чего есть, но того, что есть – хватает. Все сыты, хоть и без разносолов, одеты и обуты. Не так элегантно, как французские манекенщики, но по нашему климату и деньгам этого вполне хватало.

Если б мне предложили одним словом характеризовать то, что тогда было вокруг меня, я сказал бы так: «Стабильность».

Я улыбнулся, припомнив свою Трудовую Книжку.

– В качестве подтверждения этого тезиса могу сказать, что после окончания института я семь лет проработал в одном месте и еще четыре года – в другом не испытывая никакого желания к перемене мест.

В голову пришел еще один аргумент. Железный. Оглянувшись, я увидел стоящую на плите сковородку и протянул её отцу.

– Вот, погляди… Лучшим показателем стабильности той жизни, было, пожалуй, даже не записи в Трудовых Книжках, а то, что на некоторых металлических предметах, вроде этой вот сковородки, её цена отливалась в момент её создания и сколько бы лет с момента её появления на свет времени не прошло, продавалась она по одной и той же цене.

– Но ведь стабильность – это хорошо?

– Если это стабильность, то да. А если это застой? Не спокойное поступательное движение вперед, а топтание на месте?

– Ладно. Это плюсы, – сказал папа. – А минусы?

– Технологическое отставание и идеологический фильтр. Извини конечно, но ты сейчас даже не в состоянии представить от какого потока информации нас ограждают…

Папа усмехнулся.

– Полезной и нужной? Той, без которой и прожить нельзя?

Я понимал его усмешку. Я и сам до какого – то времени искренне верил, что почти все нужное и так узнаю из газет и журналов.

– Можно… Конечно можно… Как и жить с одним глазом, а не двумя или есть только гречку, запрещая себе пробовать что – то другое, или смотреть и читать не то хочется тебе, а то, что кем – то разрешено.

– Тебе было этого мало?

– Да, – жестко сказал я. – Мало. Это пока ты не попробуешь нового, тебе кажется, что оно, новое, и не нужно вовсе… Сейчас – то я знаю, чего мы были лишены.

Он промолчал.

– Ты понимаешь в чем разница? Объясню, как человек пишущий и сочиняющий. Они, там у себя, хотели слушать и читать, то, что им хотелось. И «Битлов», и Зыкину… А мы – только Зыкину. И, что обидно, не мы решали, что нам слушать, а кто – то решал за нас, что можно и что нельзя, что хорошо и что плохо. ТАМ..