– Пошли!..

Команда была неуставная, но о том, остался ли среди них хотя бы один «настоящий» пехотинец, Алексей не имел понятия. Каждый имел свою воинскую специальность, а пехотинцами, знающими, как положено вести общевойсковой бой на отходе, не были даже Ибрагимов с Чапчаковым-старшим. Или были?

Поднявшись, Алексей сделал отчаянное усилие, чтобы не посмотреть вниз. Это сработало: обогнавший его Ленька даже не покосился, и когда он перешел на бег, заняв свое место в формируемом строю, никому в голову не пришло разглядывать, как советский военсоветник подволакивает ноги, стараясь, чтобы моча вытекла из брючин как можно быстрее, за первые же шаги. Никому не было до этого дела – потому что вид у высокого крепкого мужика со злыми, плотно сжатыми губами и с «ППШ-43» в руках был достаточно серьезным даже для того, кто не видел его в деле в течение последних полусуток. Большее внимание мог привлечь клок ваты, вырванный пулей из его шапки и теперь болтающийся возле уха, но и в этом в конце концов тоже не было ничего особенного.

На бегу Алексей постарался приблизиться ближе к корейскому старшему капитану. Почему-то ему показалось, что этого человека пули обходят. Это было нелогично, но на войне суеверия воспринимаются всеми как нормальная часть жизни. Сам же старший капитан Ю, забросивший пустой автомат за спину и теперь бежавший с винтовкой, подобранной у убитого, обернулся на него только раз. Болезненно-напряженное выражение на лице советского военсоветника не удивило его ни на секунду. Это был моряк, и даже само то, что он сумел выжить в беге по ближайшим вражеским тылам, в десятке уложившихся в последние часы скоротечных огневых стычек с флангами цепей вражеских «загонщиков», от которых на ощупь ищущий оптимальный маршрут разведчик сумел увернуться лишь самым настоящим чудом, выгадав себе и оставшимся нужные для получения хотя бы какого-то шанса десятки минут… Все это характеризовало моряка более чем хорошо. Смерть Молодого Сонга, исчерпавшего свой немалый предел везения на этой войне и не вышедшего из воды после гибели корабля, тронула старшего капитана больше, чем это должно было случиться. Молодой Сонг или попал под единственный заход вздумавшего пострелять по беззащитным плывущим людям штурмовика, или просто захлебнулся в ледяной воде. Последний боец группы, равной которой у него не было еще ни разу, погибший в тот момент, когда впервые становится виден конец этой войны – пусть не победой, пусть перемирием, но хоть какой-то, – сейчас он стоял у старшего капитана перед глазами, звал его за собой. Глупо, но бегущий сзади и сбоку русский, со свежим, не промерзшим еще крупным мокрым пятном, стекшим вниз из промежности, и при этом с автоматом в руке, внушал старшему капитану уверенность в том, что все в итоге окончится более или менее благополучно. То, как он сейчас выглядит – это на самом деле не имеющая никакого значения ерунда. Такой не подведет и не остановится. В бою на суше толку от него, может, будет и не много, но в том, что он не поднимет руки, можно было быть уверенным.