– А как ты заподозрил, что я оттуда? Стоп, сама поняла. По рекламе.

Калюжный согласно кивнул.

– Но ты, между прочим, тоже вел себя неаккуратно. Особист ведь тебя заподозрил. Крестик носишь, но не крестишься. Сейчас так не принято. И речь не сельского парня, и умный слишком.

Тут Калюжный кисло улыбнулся.

– Ладно, сам понимаешь, что теперь я должна взять тебя под персональную опеку. И не скалься. Тут тебе ничего не обломится. Это тебе не двадцать первый со свободными нравами. Здесь и сейчас со всем этим строго. Кстати, при посторонних ко мне обращаться только на вы и строго по уставу. Вам понятно, товарищ боец?

– Так точно, товарищ лейтенант. А теперь расскажи, как ты сумела тут устроиться? Только не говори, что, узнав, что ты из будущего, все вокруг тебя заплясали от радости, особенно когда услышали, какое будущее ожидает страну.

– О том, что я из будущего, в НКВД узнали почти сразу, по документам, бывшим при мне, только я про это даже не догадывалась, поскольку, как и у тебя, все началось с сотрясения мозга. Потом меня два месяца проверяли, да так, что я еле жива осталась. О том, что будет, кое-кто, конечно, знает, и, возможно, они теперь сумеют принять меры. Кстати, звание свое я получила не на пустом месте. Впрочем, поживешь – увидишь. Здесь обо мне молчи. Я действительно командир всего нашего отряда, и в случае чего спросят с меня по полной. Иди, пока свободен.

От последних слов Калюжного слегка передернуло, но тут уж ничего не поделаешь. Он теперь сам секре-тоноситель государственного уровня. Поэтому, отпустив Калюжного, я в первую очередь разыскала Кондрашова:

– Товарищ Кондрашов, для вас персональное задание. Совершенно случайно я выяснила, что товарищ Калюжный, на которого вы мне ранее указывали, владеет секретными сведениями, которые необходимо передать нашему руководству. К сожалению, по радио их передавать опасно, так как передачу могут перехватить немцы и расшифровать. В связи с этим необходимо организовать охрану Калюжного, пока он не попадет за линию фронта. И главное – он ни при каких обстоятельствах не должен попасть к немцам. Так что никуда его из лагеря не выпускать без моего личного разрешения. Вам понятно?

– Так точно, товарищ лейтенант, понятно.

– Назначьте бойцу Калюжному персонального телохранителя, только сделайте это как-нибудь втихую, незаметно. Выполняйте.

Озадаченный Кондрашов отошел, но мне было уже не до его переживаний. Радиограмма в Центр. Вот что теперь выходило на первый план. Но тут я сообразила, что как раз сейчас это будет совсем не ко времени. Мы готовим отпор немцам. Все уже пришло в движение. Если сейчас Судоплатов получит подобную радиограмму и передаст ее по назначению, то может получить совсем другие инструкции, смысл выполнения которых ему объяснить не смогут. Начнется маловразумительная дерготня типа «правый фланг на левый фланг, а середину – в центр», которая только ухудшит ситуацию. А поскольку все равно Калюжного пока нельзя вывозить, то нет особого смысла дергать начальство именно сейчас. Поэтому я решила взять грех на себя и пока ограничиться только составлением текста. Решено: отправлю радиограмму после схватки с немцами. В конце концов, я могла действительно узнать все это позже или вообще не узнать. Время «моего прозрения» можно установить только после беседы с Кондрашовым, так что тут, может быть, я чуть поторопилась. Но внутреннее чувство говорило мне, что я поступила правильно. Вспомнилась поговорка: «Делай что должен, и будь что будет».