Долго тогда горевал Всевед оттого, что погиб человек куда более достойный, нежели он сам, едва-едва вкусивший малую толику заветных таинств, однако был успокоен мудрым словом одного из вековечных старцев, неотлучно сидящих у главного Перунова капища, ибо сойти с места сил у них уже не оставалось.

— Ты не ушел от своей стрелы, — прошамкал беззубый патриарх, с легкой завистью глядя на молодого Всеведа. — От своей стрелы уйти не дано никому. Ныне же тебя подтолкнул Перун, дабы ты не помешал полету чужой.

Лишь после тех слов Всевед успокоился. Правда, потом он опять встревожился, ибо все не было и не было встречи-битвы с лукавым Змием. К тому же знающие сказывали, что ежели хранителю оружия бога-громовержца не выпадает такого испытания, то посох — копье свое — Перун самолично отбирает.

А тут уж незадачливому волхву суждено оказаться не в светлых чертогах бога-воина, а в мрачных покоях подземного властелина Чернобога. И уж совсем было настроился Всевед на ужас и тьму, ждущую его после смерти, как вдруг пришла радостная весть.

Немудрено, что он так возликовал.

Едва они прибыли в стан, где, несмотря на ночную тьму, царило изрядное возбуждение, как волхв бодрым шагом, будто это не он минутой раньше нещадно бился сухим старческим седалищем о конский круп, направился в шатер Ратьши.

Странно, но пропущен он был без слов. У Доброгневы даже сложилось впечатление, что усатый дружинник, стоящий на часах, вовсе не заметил седобородого старца.

Впрочем, пробыл Всевед в гостях у воеводы недолго. Спустя каких-то пятнадцать-двадцать минут он уже вышел из шатра и направился прямиком к стенам Рязани, попутно увлекая с собой Доброгневу.

Та в каком-то непонятном оцепенении двинулась следом, даже не спрашивая, куда волхв ее ведет.

В этом загадочном столбняке, судя по всему, пребывала не только она. На пути у Всеведа были не одни ворота, крепко запертые и охраняемые бдительными дружинниками, но везде он проходил невозмутимо, без малейшего окрика.

Останавливался волхв перед каждыми буквально на несколько секунд, которых ему вполне хватало, чтобы высоко поднять вверх свою правую руку, держа ладонь открытой, затем прижать ее к своему лбу, после чего переместить еще ниже, в район груди.

Тут же либо со скрежетом приоткрывались ворота, либо с легким скрипом отворялась какая-нибудь неприметная калитка близ них, и два путника шествовали дальше.

Один лишь раз он задержался чуть дольше. Последнюю дверь, которая вела в поруб, где и томился князь Константин, никто изнутри не открыл. Тогда Всевед дважды взмахнул посохом, наискось перечертив створку огненным концом.