«А может, все-таки попробовать?» — мелькнула робкая мысль у отца Николая, и он, как мог осторожно, пошевелил кистью левой руки.

Вспыхнувшая острая боль едва не заставила его закричать во весь голос, но усилием воли он сдержал себя. Лишь крупные капли пота, немедленно проступившие на широком лбу, выдали его мучения.

«Нет, нет! — громогласно возопило его сознание. — Я не Христос и к тому же пригвожден не полностью, да и руки мои прибиты не к кресту, а к обычной деревянной стене. Нет, из этого ничего не выйдет, и пользы это никакой не даст, зато даст боль — страшную, неимоверно жгучую боль, которую невозможно выдержать простому, обыкновенному человеку. Пусть я служитель божий, пусть на мне лежит больше ответственности, чем на других людях, но ведь пользы-то не будет. Зачем же нужны такие страдания, которые ничего не дадут?!»

Он перевел дыхание, еще раз еле заметно попытался пошевелить только левой рукой и вновь ощутил адскую боль.

Отец Николай зажмурился, стойко перенося первый и самый острый ее приступ, и тут новая мысль пришла ему в голову: «Но ведь вполне возможно, что и Христос не ведал, что его мук и страданий достанет для искупления грехов всего человечества. Очень может статься, что и его терзали сомнения — хватит ли мук, ниспосланных ему судьбой, чтобы покрыть ими, как белоснежной пеленой, всю грязь, мерзость и гнусность погрязших во грехе людей. Да, он говорил о грядущем для него царствии небесном, но, может, Иисус лишь успокаивал себя этим, на самом же деле доподлинно не зная, не понапрасну ли будет свершен его подвиг. Так же и ты теперь… — И тут же пришла новая мысль: — Да, но его никто не заставлял выдергивать руки через шляпки гвоздей, а ведь это, скорее всего, намного страшнее и больнее, чем когда гвозди вбивают. Я не Христос, а испытание должен выдержать вдвое тяжелее. За что мне это? Во имя чего?»

Но он уже знал, во имя чего, а за что — это было и не столь важно.

И еще он знал, что если сейчас смалодушничает, то потом каждая случайная гибель любого хорошего человека будет восприниматься им как зловредные происки той страшной твари, которая сейчас расположилась в нескольких шагах от него, а стало быть, и его вина будет в этих смертях.

Пусть крохотный кусочек, поскольку вина эта будет лишь косвенная, но все равно будет, и жить с осознанием этого ему очень скоро станет не под силу.

Самоубийство же — тяжкий грех для любого христианина, а что уж говорить про священнослужителя.

Набрав в рот побольше воздуха, он вдруг резко и отчаянно рванул руку вперед, надеясь за один рывок пропустить шляпку гвоздя через запястье, но, кроме океана боли, извлечь из этой попытки ровным счетом ничегошеньки не сумел.