Константин посмотрел на него и со вздохом попросил:

— Ну хоть на эти три-четыре дня отсрочку мне дай.

Малой согласно кивнул. Князь вяло улыбнулся и благодарно хлопнул его по плечу, а пройдя в терем, сел и закрыл лицо руками. Теперь получалось, что не просто ночь распростерла над ним свои зловещие крылья, но Ночь с большой буквы. Эдакая великая, необъятная, которая невесть сколько продлится, неведомо когда закончится и вообще сменится ли хоть когда-нибудь на рассвет. Во всяком случае, касаемо личного, тут ему уже сейчас было понятно — НИКОГДА. А что до всего остального, то и тут прогноз был малоутешительным — ох как нескоро, да и то навряд ли…

* * *

Хошь и носиша князь Константин крест на груди, да в сердце своем его не имеша, ибо бысть он язычник втайне, яко же и его воеводы, кои не токмо в жизни своея, но и в смерти обряды черные твориша, дабы не позабыша их диавол и в царствие свое забраша. Константин же не токмо дозволяша те обряды учиняти, но и сам на них пришед всякий раз. Слыхано же мною от праведной жизни Варфоломея, кой сам тому видоком бысть, яко в пламеньи поганом сжег сей безбожник тело усопшега Ратьши-богоотступника, не даша грешнику ни исповедатися, ни покаятися во гресех своих. И видоки те воочию зрели, яко сам диавол на землю сошед и оную грешную душу забраша, да из кострища бесовскага во пламень адов вверз. Тако же оный князь поступаша и с десятиной церковнай на помин души, сказывая: «Ежели не заповедаша мрущий церкви толику, несть ей ни куны». Допрежь же всяко было, и все отдаваша люд добр, и половину, и треть, но ежели и нисколь не поведаша о том тот, кто ушед, все едино — аже десятую долю завсегда. Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г. Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г.

Хошь и носиша князь Константин крест на груди, да в сердце своем его не имеша, ибо бысть он язычник втайне, яко же и его воеводы, кои не токмо в жизни своея, но и в смерти обряды черные твориша, дабы не позабыша их диавол и в царствие свое забраша.

Константин же не токмо дозволяша те обряды учиняти, но и сам на них пришед всякий раз. Слыхано же мною от праведной жизни Варфоломея, кой сам тому видоком бысть, яко в пламеньи поганом сжег сей безбожник тело усопшега Ратьши-богоотступника, не даша грешнику ни исповедатися, ни покаятися во гресех своих. И видоки те воочию зрели, яко сам диавол на землю сошед и оную грешную душу забраша, да из кострища бесовскага во пламень адов вверз.

Тако же оный князь поступаша и с десятиной церковнай на помин души, сказывая: «Ежели не заповедаша мрущий церкви толику, несть ей ни куны». Допрежь же всяко было, и все отдаваша люд добр, и половину, и треть, но ежели и нисколь не поведаша о том тот, кто ушед, все едино — аже десятую долю завсегда.