Идти сегодня в открытую против Гуюка означало бы не просто неминуемое поражение — на сей раз окончательное. Скорее всего, Бату просто не дожил бы до завтрашнего утра. Достаточно посмотреть, какие взгляды Гуюк кидал в его сторону, чтобы понять — тот использует любой повод, чтобы вцепиться в загривок Бату. Намертво.

Тем более что на его стороне оказались не только все родные братья, но и большая часть двоюродных. Дети Чагатая за него, дети Тули — тоже, и даже Менгу, которого Бату считал своим другом, теперь смущенно отводит взгляд в сторону.

Конечно, как тут не отворачиваться, когда Гуюк играет на руку Менгу. Ведь большой поход на западные страны и впрямь раздвинет пределы его улуса, который пока что не столь велик, а если принять во внимание непомерное честолюбие двух его младших братьев — Хубилая и Хулагу — то и вовсе мал.

— Мы не выжили бы в этом плену, если бы христианский бог, которого у нас в степи некоторые по недомыслию иногда называют Тенгри, хотя на самом деле у него другое имя, не ниспослал нам неизбывную милость, вселив нужные мысли в мудрую голову каана урусов, — между тем продолжал разглагольствовать Гуюк. — Оказывается, нам нечего с ним делить.

«Как это нечего?! — очень хотелось завопить Вату. — А как же Кулькан, который якобы продолжает болеть и потому остался в плену до полного излечения, ибо долгая дорога в родные степи может его погубить? Если нам всем плевать на завещание каана Угедея, которое теперь и впрямь неосуществимо из-за смерти Ширамуна, то давайте изберем Кулькана, который сын — слышите! — сын нашего великого деда!»

Но хан знал, что это бесполезно.

«Как можно поднять на белой кошме человека, которого нет на великом курултае?» — с недоумением спросят его родичи и будут правы.

Потому-то Гуюк и нахваливает правителя урусов, что тот платит ему, удерживая у себя монгольского царевича. А если посоветовать отложить избрание до лучших времен и добиваться освобождения Кулькана, то чингизиды посмотрят на Бату уже не с недоумением, а с усмешкой, в которой он ясно прочтет: «Ты уже сходил в его земли, так что остуди свой пыл. У нас не так уж много туменов, чтобы кидаться ими».

Бату, правда, все равно попытался это сделать.

— Ты же сам сказал, что незажившие раны Кулькана — лишь повод, а на самом деле урус будет удерживать царевича как заложника. Разве это не унижение для всех нас, за которое надлежит немедленно отомстить? — спросил он.

Гуюк насмешливо посмотрел на Бату.

«Знаю, куда ты гнешь, — яснее ясного говорил его взгляд. — Но у меня есть слова, против которых тебе нечего будет возразить».