Поступить на манер легендарного воина, хотя бы и в малости, было приятно. Закидал свой след мхом и, стараясь не тревожить гудящую голову, взялся за свое добро, толком еще не просохшее.

Собирался дольше, чем расчитывал, все из рук валилось. Впрочем, все же собрался, взял курс на восток и двинул. Сначала идти было тяжело, потом втянулся, тем более, что перестал осторожничать, лес стал посуше, потом часа через три пути даже и сосняк пошел, дышать стало легче и голова прояснилась. Подвернулся ручеек, решил Паша, что стоит устроить привал, высушить в этом свежем, пахнущем смолой лесу, шмотки свои и немного в себя придти. Опять же грязищу с себя и вещей смыть. Из осторожности дал кругаля, но в радиусе километра от возможного лагеря девственность леса никакими человеческими артефактами и признаками нарушена не была. Вообще-то такое безлюдье начало уже напрягать. Полезли в голову разные нехорошие мысли — а что, если тут людей нет вообще? Ну, вот в принципе нет. Не определить по этим елкам-соснам где находишься. Вот так и проколобродишь по густому лесу — а тут деревья были толстенные, никто их никогда не рубил, и хорошо если портал найдешь. А ну как — нет? Вот здорово оказаться этаким лесовиком-робинзоном, всю жизнь мечтал жить одиноко в лесу. От таких мыслей стало совсем тоскливо, потому погнал их грубо прочь, словно воробьев — лопатой.

Отогнав угрюмые мысли, нарубил веток, уложил слоем, потому как помнил — главное, чтобы снизу не холодно было во время сна, самое это опасное к простуде, развернул палатку, костерок наладил. Пить хотелось изрядно, потому сразу же котелок с водой повесил над огнем. Вообще-то слыхал, что текучая вода заразу всякую убивает, но решил не рисковать.

Пока вода закипала, первым делом еще раз — уже не спеша и с усердием — почистил свою двустволку. С удивлением вынул из рюкзака невесть как попавший туда флакон с баллистолом. Когда запихал — сам не помнил. Ну, раз нашлось, не выкидывать же, пустил в дело и скоро поблескивающая масляным глянцем тулячка приобрела вполне пристойный, бодрый вид. Полюбовался на нее и себя тоже намаслил — гвоздичным маслицем от комаров, их тут было куда меньше, чем на болоте, но все ж таки были. После этого взялся за свое добро, старательно развешивая для просушки все мокрое имущество и жалея, что не догадался взять какую-нибудь легкую кожаную обувку на подсменку, в сапогах-то было тяжеловато с непривычки. Опять же сушить набухшие влагой сапожищи было необходимо. Босиком же ему, горожанину, оказалось неуютно.

Разобрался с харчами, заодно просушив то, что подмокло. Колбасу ту же, сало. Сухарики остались сухими и все пакетики серебристые с сублиматами — тоже. Спички с солью и сахаром отлично перенесли купание, хороши прорезиненные мешки оказались. Окинул взглядом все вывернутое из вещмешка, призадумался. Рюкзачок, хоть и был не шибко тяжел — а все же намял уже плечи. Надо было по возможности сожрать самое тяжелое, потому как по прикидке самой поверхностной, выходило, что сам Паштет взял харчей себе на неделю, да внезапно всученные сублиматы позволяли питаться ему еще три недели — это если сытно — и полтора месяца — если экономить. Посидел, подумал — что лучше оставить, и решительно засыпал в котелок рисовую крупу. Когда выйдет на встречу с местными, можно будет серебристые пакетики как-нибудь объяснить, в конце концов сейчас фольга есть и в СССР, ее люди видали, хоть и не все. А вот уменьшить таскаемый груз хоть на полкило — было уже замечательно. Тем более, что чем лучше становилось самочувствие, тем сильнее хотелось поесть.