– А по батюшке?

– Иваныч. Хотя батюшки-то, ёксель, не знаю… Найденыш я. И фамилию дали – Найденов.

– Почему найденыш?

– Ак это, ёксель, меня во время войны нашли тут. Поди думаю местный же, раз тут нашли…

– Да кто нашел-то?

– Ак наши, ёксель и нашли… Тута рядом село было. Бои там были…. Жуть. Мелкой я был. Мамку-папку не помню. Помню, немцы ходили. Подкармливали, да… Потом наши пришли. Немцев побили. А потом их всех там в селе и положили.

Иван Иваныч всплакнул:

– Молодые все были, сильные, красивые… Полегли там ни за понюшку…

– А вы-то как живы остались, Иван Иваныч?

– Ак это… Ёксель… Девка меня молоденькая из-под огня вытащила. Санитарка, видать, была. Красивая, да. Тадысь меня в ногу и обранило. Вон, глянь…

Иван Иваныч стал стаскивать штаны. Обнажив сатиновые трусы, не первой свежести, он показал кривой шрам на бедре:

– Вишь как, ёксель? Опосля их немец там и побил всех. А я, вишь жив, благодаря девке-то…

Я согласно промычал.

– А я, вишь, все думаю с тех пор, ёксель. Зачем я жив-то остался? Лучше б та девка жива осталася.

– А что, убили ее?

– Агась… Убило ее…

Я помялся и сказал ему:

– Может так надо, чтоб именно Вы, Иван Иванович в живых остались?

– На кой? Вот я трех детей родил. Старшой у меня тута и работал, пьяный напился и под комбайн угодил, средний – в Чечню эту проклятую поехал за деньгами да таки и невернулси, а последыш в Москве бизнесом деньги крутит. Переводы нам с мамкой шлет по праздникам. Тыщу пришлет – мы и рады, все ж помощь. А его ругаем, пусть себе оставляет – жизнь-то дорогая, сам, поди знаешь, и мы ему помочь стараемся. То картошечки пошлем с оказией. То огурчиков… На него вся надёжа.

– Внуки-то есть, Иваныч?