«Ратники с воеводой оказались почти в западне, любая стычка при численном преимуществе противника закончится отступлением и разобьется на ряд одиночных поединков, – размышлял Иван. – С одной стороны, это не в пользу новых дружинных, слабо владеющих мечом. С другой, в лесном массиве за своих воев я спокоен. Почти. Сам натаскивал их работать в связках, зачастую с лучником, учил бить из-за угла, точнее, использовать укрытия и любые подлые удары в спину, а также всегда уходить от открытого столкновения с противником. Правда, при численности вдвое меньшей, чем у приближающейся рати, это может и не сработать. Но сунутся ли те в чащобу, на кой ляд им это будет надобно? Пока нет врага, нет и ответов. Хорошо, что для путешествия к Лаймыру, в поселение, стоящее в устье Ветлуги, настоял не на двадцати воях, как планировал воевода, а на трех с половиной десятках, причем отбирал лучших и наиболее молодых… Так, засада наша с правого края… не пойдет. Разве что те вслепую кинутся, и то счастья хватит лишь на один залп. Однако сховаться туда поглубже все же надо на случай разных неожиданностей… Раз лодья по фигу… решено. Лучников за спины ратников с рогатинами, чтобы сбили в случае чего азарт преследования… Точнее, надо спрятать их по краям строя в лесу, а с самострелами подсадить чуток на деревья, сам же с пятеркой хм… диверсантов – на правом краю… Ну и к яруге одного с вестником…»

Иван тут же кинулся уточнять диспозицию, удостоившись при этом неодобрительного покачивания головы воеводы, но не препятствующего однако перестановкам. С момента предупреждающего свиста прошло всего лишь около трех минут, поэтому после последних наставлений полусотника время на поляне замерло в ожидании дальнейших событий. Неполных два десятка ратников вольготно расположились на дальнем от реки краю поляны, не показывая своим видом, что готовятся к сражению. Тихо колыхалась невытоптанная трава около густого подлеска, набирающий силу ветер почти разметал туман с реки. Не выглянувшее еще из-за горизонта солнце уже заставило уйти с небосвода ночной мрак, а примолкнувшие было из-за бряцанья железа птахи опять начали шуршать в листве и пронзительно попискивать в кустах тальника около уреза воды. Секунды тянулись мучительно, а установившаяся тишина угнетала еще больше. Никто команды молчать не давал, однако надежда, что ветер успокоится и приближающиеся лодьи каким-то чудом минуют их стоянку, людей не оставляла. Поэтому тишина и сохранялась.

Наконец послышались мерные, редкие гребки. Казалось, слышно было даже, как капли воды, скатываясь с весел, стучали по воде частым гребнем дождя. Однако это только казалось. Слышны были лишь сердца, часто бухающие в груди, – это их стук проникал сквозь доспехи, это их биение помогало наполнять кровь адреналином, а потом гоняло это живое пламя по жилам.