— Ой, ласковый мой, да кабы выручку мне к вечеру сделать, я бы на крыльях к тебе прилетела. Да ведь хозяин не даст покоя! За каждую куну, изверг, дрожит! Коли не продам хотя бы половину днесь, так и не отпустит меня, чистить эту утварь заставит. Может, ты мне поможешь почин сделать? — Голос девушки задрожал, и глаза наполнились слезами. — У меня тут всего-то пяток котлов походных да сковород десяток, я тебе любую посудину сей же миг задарма отдам! Так, глядишь, к вечеру и расторгуюсь. Он, кровопивец, по полторы гривны пытается толкнуть котелки эти, да я тебе за гривну и пять кун отдам. Смотри какой! Без шовчика, ровненький, клепок нет нигде, железо толстое, не прогорит…

— Это как это без шва? Чудно. Я самолично видел, как знакомый кузнец похожую утварь из нескольких пластин делал да клепками сбивал.

— То-то и оно, а тут чудо заморское. Ни у кого такого нет в Новгороде, а ты иметь будешь. Да тут одного железа на четверть пуда. А я тебе еще вот такую подвеску для костра дам. Матушка еще жива твоя, а, родненький? — заглянула Улина в глаза вою. И тут же подпустила в голос холодку: — Или жена с дитями дома ждет?

— Гхм… матушка есть, — неудачно соврал тот, начав вертеть котелок во все стороны.

— Вот, ей приятное сделаешь, — сделав вид, что ничего не заметила, кивнула черемиска. — Нацепит она подвеску на жердину, наденет на нее котелок и благословит тебя за подарок твой. Глянь, как сделано: пальцы не обожжешь, да и жердину снимать не надо, так что одной рукой управиться можно…

— Ну ты хоть за гривну отдала бы, красавица…

— Ой, что ты, хозяин лютовать будет! Ох, да вон он идет, — махнула Улина куда-то на край пажити. — Верно, ругаться будет, что так дешево отдаю… Гривна и три куны, милый. Иначе лишат меня оплаты моей. Быстрее решайся, соколик, отдам, пока он не увидел! Пусть к тебе удача благоволит, ясноглазый, что ты серебром расплачиваешься! Э, молодец, что ж ты мне четверть гривны киевской дал? — Тон черемиски резко изменился и стал похож на цыганскую разудалую речь. — От своей рубленую часть давай, от новгородской! Или мыслишь, что я их в первый раз вижу? Киевская на четверть легче будет! А три куны? Да я порося на них возьму, милый! И что ты мне шесть беличьих шкурок суешь? Еще три давай! Мало ли как охотники отяцкие их продают… Не две, а три! Спаси тебя твой Христос, воин!

— Николай, свет очей моих, иди принимай выручку. — Голос красавицы опять сменился на мягкую, грудную тональность.

— Ох, договоришься ты, девица! Трофим приедет и взбучку тебе устроит, — сонно пробормотал ей в ответ Николай, пригревшийся на холодном осеннем солнышке чуть выше на холме. Наконец он открыл зажмуренные глаза, приподнялся с земли и сошел к черемиске вниз. — Что же ты парчу-то не взяла… ха, на платочек?