– Ночью не полезут, – словно услышав мои мысли, произнес Степаныч.

– Чего? – удивился я.

– Говорю, если фрицы и начнут поиски наводчика, то в лес ночью не сунутся.

– А-а-а, – кивнул я, – тоже так подумал.

Мы двинули назад, но сделали небольшую петлю, осмотрев деревню, насколько можно было, не выходя из леса. Нам их отлично видно, пожар подсвечивает так, что светло в деревне как днем. Горят постройки, горят склады боеприпасов, горит даже земля.

– Замри! – выдохнул я на ухо Степанычу. Шорох в кустах справа заставил замереть и меня самого. Показываю палец, прижатый к губам, и понимаю, что пограничник меня не видит. Точнее, не видит мой жест, так как начинает спрашивать:

– Ч-чего…

Затыкаю ему рот ладонью. Наши глаза встречаются, и я делаю свои зверскими. Давлю товарищу на плечи и сам опускаюсь на землю. Среди деревьев, на фоне горящей деревни, вижу силуэт. Рядом еще один. Черт, никак фрицы прочесать местность решили. Хреново, тут и парни наши не так и далеко, но вряд ли немцы пойдут глубоко в лес, боятся.

– Видишь? – шепчу я.

– Да, – кивает и так же шепчет напарник.

– Сколько?

– Двое, больше не вижу.

– Смотри за этими, сюда они не пойдут, между нами овраг с водой. Пойдут прямо, а значит, мимо. Я погляжу левее, вдруг там еще кто.

– Хорошо. Только не стреляй, их тут явно немало.

– Да уж не тупее паровоза, – хмыкаю я и отползаю.

Уполз от товарища я недалеко, метров на тридцать. Тут обзор был как в кино, поэтому убедился, что рядом никого. А что, если…

Вернувшись к пограничнику, тот так и лежал на том же месте, спросил, где немцы.

– То ли присели, то ли вовсе улеглись, не видно. Сначала слышал разговор, потом стихли.

– Чего говорили?

– Да шут их знает. Я не понимаю по-ихнему.